— Брось…
— Не говоришь ни о чем другом как минимум месяц…
— А ты попробуй постой минутку тихо и поймешь, что я имею в виду. Почувствуешь, как океан вздымается и падает…
— Это я чувствую и так, — сказала она, — но не вижу причин млеть от восторга. Движение волн не прекращается вот уже миллионы лет.
— Не думай, что я помешался на океане, — ответил я. — Я легко переживу без него, даже если никогда больше его не увижу. Я сыт им по горло.
Мы сели на скамейку, влажную от брызг прибоя. Почти в конце мола несколько парней, перегнувшись через парапет, ловили рыбу. Ночь была темная, ни луны, ни звезд. Неровная линия белой пены очерчивала побережье.
— Чудесный воздух, — произнес я.
Глория молча вглядывалась в даль. Туда, где на берегу были видны огни.
— Это Малибу, — сказал я. — Там живут все кинозвезды.
— Что ты теперь будешь делать? — спросила наконец она.
— Точно еще не знаю. Наверно, нужно завтра зайти к Максвеллу. Может, он чем-нибудь поможет. Кажется, я его заинтересовал.
— Всегда только завтра, — горько заметила она. — Счастье всегда нас ждет только завтра…
Мимо нас прошли двое мужчин с длинными удилищами. Один волок за собой почти метровую барракуду.
— Эта гадина уже никому не причинит зла, — сказал он приятелю.
— А что будешь делать ты? — спросил я Глорию.
— Я схожу с круга, — сказала она. — Этой мерзостью я сыта по горло.
— Какой мерзостью?
— Жизнью.
— Почему ты даже не пытаешься добиться хоть чего-нибудь? — спросил я. — Ты же просто ни во что не веришь. Серьезно. Я не шучу. И заражаешь своим неверием и пессимизмом всех, с кем имеешь дело. Взять, например, меня. Пока я не познакомился с тобой, мне и в голову не приходило, что я могу не добиться успеха. А ведь я даже мысли не допускал, что могу потерпеть крах. И что теперь?..
— Слушай, ты! — возмутилась она. — Кто тебя этому научил? Это же не твои слова.
— Ну почему, мои, — смутился я.
Она взглянула на море в сторону Малибу.
— Какой смысл человеку уговаривать самого себя? — заговорила она после паузы. — Я хоть знаю, что со мной.
Ничего не ответив, я смотрел на океан и думал о Голливуде, и мне пришло в голову: а был ли я здесь вообще, вдруг я завтра проснусь в Арканзасе и мне снова придется с утра пораньше разносить газеты.
— Ах ты сукин сын! — закричала Глория. — Что ты на меня так уставился? Я сама знаю, что ни на что не годна…
«Она права, — подумал я, — она совершенно права. Ни на что не годна…»
— Жаль, что я не умерла тогда в Далласе, — сказала она. — И никто не убедит меня, что врач спас мне жизнь по одной-единственной причине…
