Герцог был вне себя. На лагерь страшно было смотреть: он выглядел так, как будто здесь и впрямь разыгралось сражение. Остались сплошные руины.
— Значит, повара? — взревел герцог. — Позвать сюда поваров!
Собравшиеся повара понуро выстроились перед своим повелителем.
Они выглядели хуже всех, жалко было глядеть на этих толстяков, оборванных, разукрашенных синяками, с опаленными бородами и расцарапанными лицами.
— Ну-ка, отвечайте, любезные, — начал герцог ласково, но, впрочем, вскоре перешел на рев, — кто из вас придумал эту забаву? Говорите, мерзавцы, не то прикажу держать вас в оковах, пока не почернеете, а потом повешу! Отвечай! — Он показал тонкой, изукрашенной золотом тросточкой на самого толстого повара.
Вздыхая и всхлипывая, как мальчишка, застигнутый на чужой груше, толстяк поведал, с чего, собственно, началась всеобщая свалка. Посередине повествования он замолк и вытаращил глаза, будто увидел привидение.
— Да вот же он, этот малец со своим псом! — воскликнул повар, показывая на Вита, который все это время стоял неподалеку, с любопытством наблюдая за происходящим.
Мальчик не знал за собой никакой вины. У ног его сидел Лохмуш, который вернулся, как только кончилась драка.
— Это он во всем виноват, — орал повар, — не будь его и того лохматого чудовища, ничего бы не случилось!
Повернувшись к мальчику, герцог указал тростью на место перед собой:
— Подойди сюда.
Вит приблизился. Он не испытывал никакого страха. Лохмуш, разумеется, плелся следом.
Вит впервые видел герцога так близко. До этого мальчик лицезрел своего повелителя только однажды, когда тот ехал по городу, величественный, в пышных одеяниях, на прекрасном вороном коне, окруженный телохранителями, никогда не оставлявшими его. Вит был потрясен этим зрелищем, как и все остальные мальчишки в городе, и мечтал быть на месте герцога. Однако сейчас, когда он стоял от владыки в трех шагах, а тот не сидел на коне, Виту показалось, что в герцоге нет ровно ничего величественного и ничего, внушающего страх. Собственно говоря, Виту этот человек был противен — так смешон был он в своей широкополой шляпе со страусиными перьями, которую, похоже, даже не сумел как следует надеть.
— Сюда, говорят тебе! — грубо прикрикнул герцог, снова указывая на место перед собой.
Все существо Вита взбунтовалось. Он остался стоять на почтительном расстоянии от герцога, как его учил отец, да ведь, в конце концов, никто на свете, кроме отца и учителя, не имеет права на него кричать. Папенька всегда говорил ему: «Ты сын свободного горожанина, помни об этом. А если тебе скажут что другое, не верь».
