— Ты не прав, Заргуншах, — перебил его Базгуль. — Девушки ничего плохого не сказали. Не сегодня завтра женщина будет играть в обществе важную роль. Они нам не мешают, а помогают. Хотят, чтобы джирга делала полезное дело.
Заргуншах метнул злобный взгляд на Базгуля, но возразить побоялся.
— Послушай, Заргуншах, — сказал Суркай, — теперь хозяевами земли стали сами крестьяне, трудящиеся, весь народ. На них опирается наше правительство. Крестьяне знают, кто им друг, а кто враг.
На миг воцарилась тишина. Заргуншах и Адамхан поднялись.
— Куда это вы собрались, ребята? — крикнул Базгуль, — джирга еще не кончилась.
— Никуда они не уйдут, — спокойно произнес Суркай, — пока не докажут джирге свою непричастность к взрыву школы.
По худжре снова пробежал шепот. В это время отворилась дверь и два товарища из комитета защиты революции ввели в худжру высокого худощавого человека с бородой и усами. Заргуншах и Адамхан испуганно переглянулись.
— Ведь это же Торай, управляющий саиба! — Чуть ли не хором воскликнули крестьяне. Шади не сводил взгляда с управляющего. На лоб волнами набежали морщины, в ушах звенело и сквозь звон звучал один и тот же вопрос:
— Ну что, проиграл?
В ответ стон — и больше ни слова. Он видел, как его сына, Базака, привязали к кровати, слышал удары прутьев и палок. Его цадар весь был в крови. Кровь текла по постели.
Вдруг стало тихо — палач устал. Тогда кто-то крикнул:
— Торай, да сделает тебя бог бедным, продолжай!
— Бей нечестивца, пусть знает, как воровать!
Да, это был Торай, управляющий саиба, по приказу своего господина он истязал сына Шади за то, что тот украл два мана[Ман — мера веса, равная от 4 до 565 кг. Здесь: 4 кг.] кукурузы.
Это было до революции, Шади тогда вместе с сыном батрачил у саиба. Шади видел, как истязают сына, но молчал, лишь утирал краем чалмы слезы…
Вспомнил Шади тот вечер, когда при тусклом свете лампы навсегда закрыл глаза его сын, и отлетела его душа. Базак умер от потери крови.
Шади встал, выхватил нож и бросился на Торая. Суркай отобрал нож, отвел Шади на место.
— Успокойся, Шади. Если мы будем поодиночке мстить, кто отомстит за весь народ, за насилие и угнетение, за разбой и грабеж? Революция отомстит за все: за тысячи загубленных детей и стариков, за всех беззащитных и обездоленных. Это будет святая месть.
— Шади, — сказал Базгуль, — обычай отцов и дедов не велит пускать в ход ножи на джирге…
Итак, решено было укрепить группы сопротивления и отряды защиты революции. Тридцать крестьян, молодых и постарше, изъявили готовность взять это на себя.
