Винтовка тяжело давила на плечи, и ноги по самую щиколотку увязали во вспаханной земле. Он вдруг подумал о земле, по которой шел. Он знал, что земля, подобно женщине, призывно распахивающей свои объятия, нуждается в сильных руках и животворном семени. Знал он и то, что без таких рук грудь земли сохнет и увядает без пользы, как бесплодный солончак под горячим солнцем. И не для того ли, чтобы напоить жаждущую землю своими жизненными соками и затем с живыми плодами земли в руках выступить на великую битву с голодом, несколько смельчаков в их деревне решили покончить с рабством?! Против этих крестьянских рук и шел теперь сражаться Ханиф, которого всю дорогу не покидали уныние и тревога.
Ханиф был все еще погружен в свои думы, когда в темноте возникли очертания дома Мобаррак-Шаха, поступившего после бегства хозяина в распоряжение государства. В этом доме уже с неделю в полном уединении жил с женой и двухлетним сынишкой председатель деревенского кооператива Голь Мохаммад.
До дома оставалось добрых два десятка шагов, когда староста Кемаль-эд-Дин остановился в тени под деревьями и тихо, словно боясь, что Голь Мохаммад их услышит, сказал:
— Дом высокий, стены вон какие. Ворота заперты. Так что соображайте, как нам туда забраться!
Все опустили головы и задумались. Первым заговорил староста:
— Пускай Ханиф перелезет через стену, он на это мастак, и откроет нам ворота! Ничего другого не остается.
Все подтвердили, что это «истинная правда». Кроме Ханифа, который подумал о своей старой матери и об опасности, грозившей ему позором и смертью. Староста, видя, что Ханиф молчит, приказал:
— Отдай мне винтовку!
Тот, недоумевая, повиновался. Староста повесил на плечо Ханифу свой автомат и неожиданно мягко сказал:
— На-ка вот… Легкий, короткий, — как раз по тебе, вон ты какой у нас молодец! Пойдешь, перемахнешь через стену и отопрешь нам ворота. Сейчас уже поздно, сынок Хайр Мамада, надо думать, наелся да спит себе, золотую траву серебряной косой во сне косит. Халек тебе поможет. Если что — мы тут. Давай веселей и не бойся, — ничего с тобой не случится!
Тем не менее Ханиф колебался. Почувствовав его нерешительность, староста едва не задохнулся от ярости, но положение было чересчур щекотливым, чтобы предпринимать еще что-нибудь, поэтому, стараясь подзадорить Ханифа, он проникновенно добавил:
— Когда-то был ты моим батраком, потом — управителем, а теперь ты мне вместо сына! Вся моя жизнь отныне твоя — владей и распоряжайся ею, как захочешь!
