— Цел, слава тебе господи. Будет ему сегодня дело…
Мунэсу охватил мучительный страх, но она ничего не спросила, испугавшись налитых кровью глаз мужа.
Староста, отрешенно глядя куда-то в пространство, весь отдался своим беспорядочным мыслям. Время тянулось невыносимо медленно. Наконец на лестнице раздались шаги. Староста прислушался.
— Иди к себе! — велел он жене. — Кажется, это Наби с Халеком.
Розовые губы Мунэсы дрогнули, но комок в горле помешал ей говорить.
— Дай мне заняться делами, женщина! — повторил староста.
С порога заплаканная Мунэса обернулась:
— Подумай о себе, староста! Не доводи до беды! А то не пришлось бы мне черную чадру носить вместо белой… У меня и без того сердце не на месте.
Она собиралась еще что-то сказать, но староста лишь язвительно ухмыльнулся:
— Иди, иди, радость моя… Иди! Не учи старосту, как ему поступать!
Всхлипывающая Мунэса вышла. В дверь заглянул Ханиф.
— Наби и Халек внизу. Вести их в гостиную?
— Нет. Пусть идут наверх! — распорядился староста.
— Ступайте наверх, дядюшка! — крикнул Ханиф, вернувшись на лестницу.
Друг за другом вошли Наби и Халек. Поздоровались. Староста тяжело и вяло поднялся им навстречу и вежливо ответил на приветствие. Наби, мужчина лет сорока пяти, с тронутыми сединой волосами, вылезавшими из-под серебристо-серой каракулевой шапки, как старший, уселся напротив старосты и, привалясь спиной к подушке, спросил:
— Что с рукой-то? Чего ты ее завязал?
Староста, сделав над собой усилие, скривил рот в холодной усмешке:
— Если не повезет, так и о халву зубы сломаешь, Наби. Пустяки, стеклом порезался… Я что хочу сказать, — с минуту помолчав, продолжал староста. — Люди-то недовольны. Я тут давеча посылал Ханифа… Они было зареклись и покаялись, — насчет земли, то есть… Да все власти проклятые, — никак их в покое не оставят. Прицепился к ним этот, мельника Хайр Мамада сын: прямо с утра, говорит, получу на всех винтовки. Стало быть, если сегодня ночью прозеваем, Наби, пиши пропало! Утром — твоя земля на очереди, послезавтра — Афзаля, через два дня — Верхнее поместье… А там поздно будет, — если хоть один запретный кус им в глотку проскочит, потом только давай: их тогда ничем не насытишь, — все мало будет. И тогда, будь уверен, никто нам с тобой нашей земли просто так не отдаст!
Наби, который, уставясь в рот старосте, весь обратился в слух, спросил:
— Ну, а нам что прикажешь делать?
Староста зло усмехнулся:
— Что делать? Лично меня и спрашивать нечего, и так все ясно. Если, к примеру, утром люди увидят, что труп этого малого, сынка Хайр Мамада, отправился «поклониться святым местам» на сук какого-нибудь подходящего дерева, вон хоть нашего большого тутовника, вот тогда они обеими руками заткнут себе уши и закаются разевать рот на чужое! А нет, так осенью тебе самому придется таскаться за дерьмом к деревенскому сортиру и переть его на тот клочок земли в две пяди, который они тебе из милости пожалуют!
