— Не умею, повелитель, — ответил Касем. — Если я стану злиться и в сердце войдет вражда, душа моя погрязнет в скверне и очерствеет.
— Ну и пусть себе черствеет, — произнес Бачаи-Сакао, — тебе-то что?
— О нет, повелитель, — усмехнулся Касем. — Если душа очерствеет, пропадет голос, не будет голоса — не будет песни, а без песни — кто я? Никто, так, развалина…
Некоторое время Бачаи-Сакао сидел молча, с угасшим взглядом. Затем, не поднимая головы, сказал:
— Хорошо, спой что-нибудь. Мне тоскливо.
Касем, словно прося пощады, ответил:
— Повелитель, мне не на чем играть.
— Ты пришел с пустыми руками?
— Я думал, меня ведут на казнь.
— Что тебе нужно для пения?
— Повелитель, я никогда не пою один. Мне нужны мои музыканты.
Бачаи-Сакао кивнул головой, и тотчас привели музыкантов. Заиграла музыка, и Касем запел — без тени вражды и злобы, чисто и с чувством, как настоящий влюбленный:
Цветение верности благоухает тобой,
У каждого из лепестков тюльпана — твой лик,
Даже луна, всходящая со стороны Мекки,
Как зеркало, отражающее твой лик.
Легкий ветерок утром благоухает тобой,
Благоухает твоими косами,
Без устали, как на молитве,
Готов влюбленный склоняться
Перед михрабом твоих бровей.
Пусть весь север расцветет тюльпанами,
Мне что за радость от этого?
Пусть зима обернется весной,
Мне что за радость от этого?
Ночью плачу, а днем — печалюсь,
Верный друг меня ждет — что за радость от этого?
Мысли Бачаи-Сакао сейчас далеко, в степях и пустынях, в долинах его родного севера, и вдруг он слышит:
Пусть весь север расцветет тюльпанами,
Мне что за радость от этого?
И не успел мастер запеть второй куплет, как Бачаи-Сакао, словно ужаленный, вскочил и грозно крикнул:
— Эй, мастер, ты что поешь?! Как это понять — «пусть север покроется тюльпанами, мне что за радость от этого?!»
Пальцы Касема замирают на мехах фисгармонии, барабанщик застывает, мгновенно стихает жалобный стон рубаба. Блюдолизы-придворные хмурятся, со злобой смотрят на мастера и только и ждут приказа — навсегда заставить замолчать певца!
Первым вскочил Дабир-од Доуле, бывший министр искусств, плут и мошенник, с помощью нард проложивший себе дорогу от двора прежнего Эмира ко двору Бачаи-Сакао, и угрожающе направил свою саблю со сверкающим лезвием на Касема.
— Ты что это? — спросил Бачаи-Сакао.
Повелитель, — ответил Дабир-од Доуле, — прикажите отрезать язык.
— Кому?
— Касему.
— За что?
Слишком много себе позволяет, господин.
— Отлично, — согласился Бачаи-Сакао, — давайте отрежем ему язык. Бисмилла!
