План казался блестящим. Оставалось только придумать, как его осуществить. Это казалось сложнее.
Есть еще такая вещь как вентиляция. Я подумал о ней, когда в очередной раз бежал по коридору на работу. Я обратил внимание, что мне в лицо дует ветер. Это был равномерный поток, на который раньше я не обращал внимания. Я уже помню достаточно, чтобы сказать: в лесу такого ветра нет. Он дует порывами: то ослабнет, то снова наберет силу. Здесь поток был слишком уж равномерным, чтобы можно было предположить: он сделан человеком. Тем самым, который поет о себе хвалебные песни: уж он-то и города стоит, и дороги прокладывает, и покоряет звезды. Единственное, о чем он умалчивает, так это о том, каким способом он добивается всего этого.
Немного исследований, и я понял, что в Корпусе существует специальная система вентиляции. Два потока воздуха текут в разных направлениях по двум основным коридорам. И есть место, откуда все это дует. Наверняка, эти места находятся в самом конце коридоров.
Надо было посмотреть, как они устроены. Если я решил отравить воздухом людей, я должен вывести из строя эту вентиляцию.
Но в те места по коридорам я не бегал. Я знал, где это может быть, так как выучил план эвакуации наизусть. Но надо было все увидеть собственными глазами.
Этому помог случай.
Я прибежал на работу и обнаружил, что мой грузовик сломался. Два раза я съездил со стучащим мотором. В третий раз он совершенно не сдвинулся с места.
Я сделал то, что положено по инструкции. Выскочил из грузовика и начал описывать круги возле него. Примерно так же, как суетилась Она в моей комнате.
Это заметил человек, его звали инструктор. Он подошел ко мне и первым делом спросил:
– Ты что, тварь, от работы отлыниваешь?
В руках его был хлыст. У всех инструкторов должен быть хлыст по инструкции. Я мог бы ему объяснить, что машина не может сдвинуться с места, но этим бы я только выдал себя. Поэтому я продолжал бегать вокруг машины, пока не получил хлыстом по спине.
Это было больно. Когда я считал себя машиной, мне тоже иногда доставалось. Но там я боли не ощущал. Не знаю почему. Наверное, потому что был убежден, что машины не чувствуют боли. Наверное, мое сознание было на таком низком уровне, что боль не ощущалась. И надо было достаточно подняться, чтобы почувствовать ее.
Кроме боли была и злость. Я ли не выполняю инструкцию? Если они залепили мне рот так, что невозможно разговаривать, то хотя бы смотрели на то, что я могу делать. Уж я бегал вокруг машины добросовестно.
