И тут с больничной койки звонит папа.
– Доча, привет! Ты где?
– Из школы иду домой. Сейчас прохожу магазин «Стоп-сигнал». Как ты? Нога болит?
– Нет, мне обезболивающее колют. Я вот что подумал, доча.
Папа сделал паузу, и я затормозила. Смотрю в витрину этого «Стоп-сигнала», на колеса зимние и летние, соображаю, какая между ними разница, и жду, что папа еще скажет.
– Ага. Что, пап?
– Слушай, – он снова заговорил, и я двинулась дальше. – Зачем тебе отказываться от хорошей поездки? Езжай одна.
Суперпотряс! Я прямо остолбенела. Стою посреди тротуара, прижав трубку к уху, народ меня со всех сторон обтекает.
– Одна! Пап, как это – одна? А кто меня пустит-то одну?
– Ничего. Мы с мамой это уладим, я вызову сюда нотариуса, и мы подпишем согласие. Тебя выпустят за границу. Тебе уже шестнадцать. А там – там же у меня все отели проплачены. Ты уже большая девица, с головой у тебя все в порядке. Согласна?
– Н-не знаю, – у меня сердце прямо забилось. – Лучше давай билеты сдадим.
– Понимаешь, я такие билеты купил, что сдавать их нельзя. И на другого их не перепишут. То есть они просто пропадут, если никто не поедет. Пусть хотя бы один билет не пропадет!
– Да я-то согласна, вот только… Пап, я сама тоже немного боюсь. И мама меня ни за что не отпустит!
– Чего боишься, ты же была за границей.
– Да! С мамой. В Турции!
– Большая уже и без матери не умрешь. Английский ты хорошо знаешь.
– Вроде бы да, неплохо, у меня пятерка.
– Ну вот.
– Но ведь на Кубе испанский!
– Дочь, во всем мире знают инглиш. И между прочим, Женя, везде, во всех странах, живут люди. И знаешь, дочка, они везде одинаковые, что в России, что в Африке, что на Кубе. И хороших людей всюду больше. Не пропадешь!
– Ты с мамой об этом говорил?
– Не успел, я пока тебе эту идею озвучил.
– Она ни за что не согласится меня отпустить.
– А мы скажем, что тебя на Кубе встретит мой друг.
– Врать нехорошо, чему ты своих мальчишек учишь?
– Разве мы будем врать? Я постараюсь это устроить.
– У тебя там есть друзья? Что-то я об этом ни разу не слышала!
– Детства. Там они остались после распада Союза. Не захотели сюда возвращаться.
– О’кей. Тогда я поеду. Если встретят. Ты давай поправляйся скорей.
– Доча! – вдруг закричал папа в трубку.
– Ага. Я тут, пап, не кричи.
– Прости меня, Женька. Мы еще с тобой куда-нибудь обязательно слетаем. Простишь?
– Да ладно, папа, не парься. Ты же не виноват.
* * *
На самолет меня пустили. Да и как могут на самолет не пустить? У меня паспорт! В зоне нашего контроля пограничник спросил: меня кто-нибудь будет встречать? Я ответила: да. Он изучил бумаги с печатями. Внимательно посмотрел на мою физиономию. И все дела. И вот я в аэробусе, здоровом таком пузане, в экономклассе. Шесть мест в ряду, по три с каждого края. Мое место у прохода. Рядом со мной парни из Швейцарии, мы тут же познакомились, они летели на Кубу самолетом «Аэрофлота», потому что так дешевле. Дешевле! Вот те на! У нашего «Аэрофлота», оказывается, есть преимущества! Не знала. Скоро швейцарцу Ульриху стало плохо, и он попросил меня поменяться местами, потому что каждые пять минут он бегал в туалет, его тошнило, на его лбу выступили капельки пота. Я села рядом с Джоном и одним глазом косилась в иллюминатор.
