_ Да, — сказала она, все еще не успокоенная.
Он вложил «Влтаву» в конверт и стал внимательно просматривать пластинки.
— А я была у тебя в Грасси-Парк.
— Ну?
— Говорила с твоей противной хозяйкой.
— Да? — улыбнулся он.
— Она хочет, чтобы ты немедленно съехал.
— Ради бога, не волнуйся. Я с ней как-нибудь договорюсь.
— Куда же ты денешься?
— С миссис Каролиссен я справлюсь сам.
— Но, Энди…
— Кого бы ты хотела послушать? Бриттена, Перселла[Перселл Генри (ок. 1658–1695) — английский композитор.] или Рахманинова?
— Все, что тебе угодно.
— Концерт номер два для фортепьяно?
— Мне все равно.
Он поставил пластинку Рахманинова и немного убавил громкость. В первую тему ввели восемь прекрасных величественных аккордов.
— А я тут предавался оргии сентиментальных воспоминаний.
— Да? — сказала она, все еще нервничая.
— Ложись возле меня. И я, как Энобарб[Домиций Энобарб — персонаж из трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра».], расскажу тебе обо всем.
Он выключил свет, и они легли рядом в темноте. Горный ветерок тихо струил занавеску. Музыка перешла в длинную, плавно текущую мелодию, которую исполняли струнные и духовые инструменты.
— Я так много передумал, пока ожидал тебя.
Она прильнула к нему, и он обвил ее руками.
— О своем детстве и юности, когда я жил в Шестом квартале. О смерти моей матери. В ту ночь я убежал из дому и несколько дней бродил по Нэшнл-роуд, потому что чувствовал себя виноватым. Раскаяние. Полное одиночество.
Музыка убыстрила темп; фортепьяно постепенно замолкло, и струны намекнули на новую тему.
— Потом я поселился у своей сестры в Уолмер-Эстейт. Сад Мириам был полон цинний и флоксов. Изумительные цветы. Красные, голубые.
Эндрю чувствовал совсем рядом ее дыхание. Он нежно погладил ее шею.
— И вот я уже был в выпускном классе средней школы и каждое утро вместе с Эйбом и Джастином ходил по Конститьюшн-стрит.
Ее груди напряглись. Струны возвратились к первой теме концерта, послышались глухие удары клавишей.
— И когда я узнал результаты экзаменов, я вдруг ощутил себя как никогда одиноким. Оторванным от всех людей. То же чувство было у меня на Грэнд-Парейд, когда мальчик предложил мне молитвенник. В тот вечер, когда умерла моя мать, я стоял под дождем и слушал молитву апостоликов.
Началась изумительная вторая часть концерта. Дыхание девушки стало частым и прерывистым.
— Руфь?
— Да, Энди?
— Пожалуйста, Руфь.
— Хорошо.
Она прижималась к нему все тесней, и вдруг его захватила страсть. Он крепко сжал ее в своих объятиях. Почему-то ему снова вспомнилась жизнь у Мириам. И малыши с молитвенниками. И Рахманинов. «Влтава»? Нет, Рахманинов. Рапсодия, ноктюрн. Длинная кода. Прекрасная. Удивительно прекрасная. До слез.
