— Подождите, пожалуйста, минуту, мистер Уилсон; дайте мне поговорить с этим юношей. Подойдите сюда, мой молодой друг; меня крайне огорчает, что вы связались с такими дурными людьми; вы знаете, чем это кончится?
— О, это тот парень, что написал «раунд-робин», — вмешался консул. — Он и мошенник доктор заварили всю кашу… Выйдите, сэр.
Я удалился, пятясь и отвешивая многочисленные поклоны, словно находился в присутствии августейших особ.
Явное предубеждение Уилсона и против доктора и против меня было достаточно понятным. Капитаны всегда недружелюбно относятся к мало-мальски образованному человеку, попавшему к ним матросом; и каким бы мирным характером тот ни обладал, все равно, если возникают волнения, ему приписывают — вследствие его умственного превосходства — тайное подстрекательство против офицеров.
Как ни мало пришлось мне встречаться с капитаном Гаем, уже через неделю после того, как я очутился на «Джулии», он бросал на меня взгляды, достаточно ясно говорившие о его неприязни; усилению этого чувства способствовала моя открытая дружба с Долговязым Духом, которого он одновременно боялся и от всего сердца ненавидел. Отношения, существовавшие между Гаем и консулом, легко объясняют враждебность последнего.
Когда опрос закончился, Уилсон и его приятели подошли к двери; напустив на себя суровый вид, консул принялся распространяться о нашей порочности и крайней безрассудности. Никакой надежды больше у нас не оставалось; последний шанс получить прощение упущен. Теперь, если бы мы даже раскаялись и стали умолять о разрешении вернуться к своим обязанностям, нам все равно не разрешили бы.
— Ну! Катись-ка ты отсюда, консулишка, — воскликнул Черный Дан, пришедший в полное негодование от подобного оскорбления здравого смысла.
Уилсон в ярости велел ему замолчать; затем подозвал толстого старого туземца и, заговорив с ним по-таитянски, отдал ему распоряжение увести нас и засадить в надежное место.
После этого нас построили, и под предводительством старика мы с громкими криками тронулись в путь по красивой тропе, которая уходила вдаль среди широко раскинувшихся рощ кокосовых пальм и хлебных деревьев.
Остальные конвоиры в прекрасном настроении торопливо шагали по сторонам, болтая на ломаном английском языке и всячески давая нам понять, что Уилсон не принадлежит к числу их любимцев и что мы ведем себя как настоящие молодцы. По-видимому, они знали всю нашу историю.
Ландшафт вокруг был очаровательный. Тропический день быстро близился к концу; солнце казалось громадным красным костром, горящим в лесу, — его косые лучи пробивались сквозь бесконечные ряды деревьев, и каждый лист трепетно пламенел. Расставшись с тесными палубами фрегата, мы дышали теперь напоенным пряностями воздухом; слышалось журчание ручьев, тихо покачивались зеленые ветви. А далеко в глубине острова, залитые закатом, поднимались спокойные крутые горы.
