Их тихий московский дворик в Лефортово объединял пять деревянных домов добротной дореволюционной постройки, в одном из которых жил когда-то, по слухам, главный жандарм Лефортовского округа. В самой середине стоял уже не работавший фонтан, который представлял собой композицию из трёх слетевшихся мраморных голубков. У двух голубков были почти полностью отбиты крылья, а третий вот остался целым, потому что крылья у него были прижаты к бокам. Частично двор выложили каменными дорожками и островками, кое-где поставили столики и скамеечки, а в глубине находилась заброшенная кирпичная конюшня, закрытая на большой железный ржавый замок. Там стояла старая карета, повозки, оглобли и прочая пыльная старомодная рухлядь, которую по каким-то причинам ещё не выбросили и не вывезли. От улицы двор был закрыт двухстворчатыми воротами, а точно за воротами, метрах в пяти, стояла колонка для воды. Водопровод пока ещё в домах не провели – из удобств имелась только канализационная сточная труба, – так что Фёдору с утра надо было успеть перед работой натаскать воды в дом. Но летом жилось всё равно легче – печку можно было не топить, а мыться разрешалось на стадионе напротив, где установили бесплатный холодный душ. Дальше за стадионом начинался Екатерининский дворец с самой большой в Москве колоннадой, в котором всегда размещались военные казармы, а Екатерина II там никогда не жила.
Квартира № 3, которую Фёдору дали от завода, была просторной, с высокими потолками, красивым паркетным полом и прямо барской ванной комнатой. Особенно впечатлял всех унитаз с синими цветами и медной цепочкой.
Как-то Лёша встал перед унитазом и громко сказал: «I really like it». Ему было шесть с половиной лет, и мать английскому языку его даже и не собиралась ещё учить. Она рассказала об этом мужу. Тот посоветовал всё валить на Генриха и Икару, но Софья видела, что он призадумался.
В квартире № 1 жила семья немецких коммунистов-политэмигрантов: Роберт, Луиза и двое их детей, восьмилетний Генрих и семилетняя Икара, названная отцом в честь отважного героя древнегреческой мифологии, первым поднявшегося высоко в небо. Роберт добавил букву «а», и «Икар» стал «Икарой». Луизе тоже очень понравилось это имя. Немцы попали в СССР в 1929 году, когда с началом реализации грандиозных планов индустриализации советской стране потребовались тысячи иностранных специалистов разных уровней, умевших общаться с закупленным за рубежом оборудованием. Новая эра сулила достижение блестящих человеческих идеалов, построение общества равенства и справедливости. Роберт чувствовал себя верным солдатом мирового коммунистического движения и решил помочь стране победившей пролетарской революции. А с приходом в родной Германии в 1933 году к власти нацистов возвращаться ему было некуда. На заводе, где он работал вместе с Фёдором, его уважали и ценили за точность и добросовестность. Немецкие рабочие, такие как Роберт, очень скоро стали заменять американцев на предприятиях, так как работали лучше, соглашались на меньшую заработную плату, да и немецкий язык оставался традиционно более распространённым среди русской технической интеллигенции. Вскоре Роберт научился говорить по-русски, а вот Луизе было очень трудно, так что во дворе частенько можно было услышать немецкую речь, когда Генрих и Икара носились там вместе с Лёшей и иногда с его сестрой Машей, которая была на два года старше и вообще больше любила сидеть дома и играть в куклы.
