Но ему хотелось думать, что красота и самостоятельность его характера являлись как бы наследием аристократического рода Доринкортов. Затем, ближе познакомившись с мальчиком и оценив его искренность и способности, он еще больше заинтересовался им, начиная привязываться к нему. Ему вдруг пришла фантазия дать мальчику возможность облагодетельствовать Хиггинса. Лорду не было, конечно, никакого дела до Хиггинса, но ему было приятно думать, что о его внуке говорят в народе и он уже в детском возрасте становится популярным.
Поездка с Цедриком в церковь и то внимание, которое вызвало его появление, также доставили ему удовольствие. Он знал, что все будут говорить о красоте мальчика, о его крепкой и изящной фигурке, о его светлых волосах, об умении держать себя, о его аристократической внешности, будут восклицать: «Вот это лорд с ног до головы!» (как действительно услышал граф от одной из женщин) — все это льстило самолюбию надменного и гордого старика.
Ему хотелось показать всему свету, что наконец род Доринкортов имеет наследника, достойного занять то высокое положение, которое его ждет.
В тот день, когда Цедрик в первый раз сел на своего пони, граф был так доволен, что почти позабыл о своей подагре. Когда грум привел красивую лошадку, которая сгибала шею и грациозно покачивала своей красивой головкой, граф сидел у открытого окна библиотеки и наблюдал, как Фаунтлерой брал первый урок верховой езды. Он внимательно следил, не выкажет ли мальчик признаков робости. Пони был довольно крупный, а графу часто приходилось видеть, как дети теряют присутствие духа при первых попытках ездить верхом.
Фаунтлерой с восторгом сел на лошадь. Ему еще никогда не приходилось ездить верхом, и он был в чудесном расположении духа. Грум Вилькинс провел лошадку под уздцы несколько раз взад и вперед перед окнами библиотеки.
— Он настоящий молодец, — рассказывал потом Вилькинс в конюшне. — Нетрудно было его усадить. И ребенок постарше его не держался бы так прямо в седле, как он. Тут он меня и спрашивает: «Скажите, Вилькинс, прямо ли я сижу? Ведь в цирке наездники всегда сидят прямо». А я ему отвечаю: «Так прямо, словно наездник, милорд». И он засмеялся, очень довольный, и говорит мне: «Вот это хорошо. Пожалуйста, Вилькинс, напоминайте мне, чтобы я всегда сидел прямо».
Однако вскоре мальчику показалось скучно только сидеть прямо и ездить шагом взад и вперед: Вилькинс не выпускал из рук поводьев. Через несколько минут он обратился к дедушке, следившему за ним из окна.
