– Может, уйдем, – засомневался Айзек. – Слишком много народу. И люди все какие-то дикие, не нравятся мне.
– Люди как люди, – возмутилась Биби. – Нормальные мужики, еще и с камерами. Сфоткают – в газетку попадем. А ты что, хотел танцевать соло на пустой площади? Ну, и чего мы ждем? Пока полиция приедет? Давай, Эд, командуй.
– А что полиция, – усмехнулась Мари. – Мы еще ничего не сделали.
– А долго ли? – сказал Эдвард и расчехлил винтовку.
Биби, Селина и Мари отступили под тень Бисмарка и выстроились в маленькую шеренгу. Петер и Айзек вытащили из пакетов «стволы». Рольф устроился чуть поодаль, поставив у ног кастрюлю, полную фейерверков, а сверху бросил два пакета с краской и зажигалку.
Туристы начали оборачиваться и с интересом поглядывать в их сторону.
«Вот ослы, – подумал Эдвард. – А если бы мы начали палить по толпе или стрелять друг в друга? Поколение непуганых идиотов, вот кто мы такие. До чего доверчивы стали люди».
На него то накатывали стыд и неловкость, то – неизвестно почему – тошнотворный ужас. Эта публичная акция – что она такое по сути своей? Честность или глупость? А может быть, святотатство? Кто дал им право вытаскивать на свет Божий то, что оплакано и похоронено? Лучше бы поехали на загородное кладбище и возложили букет цветов к обелиску, пристойно и тихо, а не устраивали балаган...
Он поднял взгляд – и оцепенел. Опираясь спиной на цоколь памятника и словно распластавшись по серому камню, на него смотрела Селина. Губы приоткрылись, точно от испуга. Огромные зрачки поглотили радужку. Это были глаза расстрелянной им Ребекки – яркие и презрительные, подернутые неземной тоской. Исчезла многолюдная площадь, оставшись где-то далеко позади, в ином времени и пространстве. Окоченела и скрылась под снегом земля. Эдвард застонал – оружие ошпарило ему пальцы. Большой – на рукоятке, указательный входит плавно, как в масло... секунда – и голову разнесет на куски боль, потому что убийство – то же самоубийство, только хуже. После него остаешься жить, но такая жизнь – чудовищнее смерти.
Один гипнотический миг – и Эдвард осознал, что тело подчиняется ему. Он – это только он, а не Фердинанд, и не кто-то другой, и сейчас он может сделать то, что не смог тогда.
Он швырнул винтовку на землю.
Мгновенное – иррациональное – облегчение, иллюзия, что сумел что-то исправить, кого-то спасти. Оглушительно хлопнул фейерверк в жестяной кастрюле. Биби упала, и тут же следом за ней – Мари. Селина осталась стоять, растерянная, над ее головой медленно окутывалась дымом черная конская морда. По асфальту, жирно поблескивая, растекалась бутафорская кровь. «Мертвая» Биби отдернула ногу, чтобы не запачкать брючину, – краска не отстирывается.
