», и когда открыла глаза, то еще не очень понимала, где я и что со мной. Правая половина лица пульсировала болью, и надо мной в тусклом предутреннем свете нависла Нэнси. Гримаса ярости превращала ее лицо в ужасную маску с распухшими губами. Она почему-то повторяла мое имя, глядя не на меня, а на свои руки.
– Эллен, Эллен, теперь я еще и Эллен! Так вот тебе! – она замахнулась и отвесила мне пощечину. Из глаз у меня брызнули слезы, в ушах зазвенело.
Проморгавшись, я увидела, что Нэнси снова заносит руку для удара, но я больше не собиралась подставлять щеки, ни правую, ни левую, и брыкнула в ответ ногой. Охнув, она упала с кровати, но тут же поднялась и с визгом вцепилась мне в волосы. Я сопротивлялась как могла. Мои довольно слабые удары заставляли ее болезненно вскрикивать, и я не понимала, в чем дело, пока не зацепила случайно вырез ее ночной рубашки. Тонкая ткань с треском разошлась сверху донизу, и мы обе замерли.
Плечи, грудь, живот Нэнси покрывали синяки, от бледных и выцветших до почти черных. На горле – темные пятна, словно кто-то взялся за шею пальцами, измазанными в саже.
– Кто? – вырвалось у меня. – Как?!
– Рубашку мне сама зашьешь, – Нэнси запахнулась и села на кровать спиной ко мне.
– Нэнси… – осторожно начала я.
Она повернула ко мне бледное, полной злобы лицо.
– Отвяжись!
Я невольно отшатнулась. Нэнси, постанывая, залезла под одеяло, как можно дальше от меня, и затихла.
Остаток ночи я провела без сна.
Утром я обнаружила, что запястья у меня все в браслетах из синяков, и гадала, как объяснить это Винтерсону. Но тот ни о чем меня не спросил, хотя его взгляд то и дело задумчиво возвращался к моей правой щеке, на которой алело три глубоких царапины.
И теперь, викарий, рассказав столь многое, я должна рассказать все, хотя искушение поддаться въевшейся в кости усталости, отложить перо, закрыть глаза, уснуть еще никогда не было таким сильным.
Дальнейшие события так долго искажались и спрессовывались в потоке времени, в самых дальних и темных чуланах моей памяти, что я уже не уверена, что точно излагаю их последовательность.
Я была всецело погружена в учебу, и поэтому не сразу заметила, что моя соседка больна.
Нэнси и до этого ходила, как вымоченная в уксусе, вялая, раздражительная, но, однажды увидев ее при солнечном свете, я поразилась отчетливо зеленоватому оттенку ее кожи. Несмотря на нашу ссору, я решилась подойти и спросить, как она себя чувствует, но Нэнси только посмотрела на меня исподлобья, плотно сжав губы.
