Я подобрала юбки и стала пробираться к алтарю. Я пыталась прочитать молитву, но язык и губы словно заледенели. Под ногами у меня хрустели разноцветные осколки стекла.
Как могла, я старалась оттереть Его лицо и тело, сведенное крестной мукой, но пятна впитались в дерево и не желали исчезать. Под влиянием разлитого в воздухе часовни безумия мне показалось, что единственный уцелевший глаз Христа смотрит на меня не скорбно, а гневно, – и я с тихим вскриком отдернула ладонь. Я отступила назад и упала, изрезав руки о пурпурный осколок витража. Глядя на падающие с кончиков пальцев красные капли, я вдруг поняла, что пятна на Его лице и теле – это кровь, и, спотыкаясь, побежала прочь.
Той ночью мне в первый раз приснился кошмар. Я запомнила его, потому что он повторялся бесчисленное количество раз, но тогда я проснулась, чувствуя только, что должна что-то сделать и не могу, и от собственного бессилия у меня сдавило горло.
Мне снилось, что не было ни верха, ни низа, только темнота. Я ничего не видела, не понимала, открыты или закрыты у меня глаза, не ощущала собственного тела и не могла шевельнуть даже кончиком пальца. Единственным ориентиром был глухой ритмичный звук, похожий на тяжелый вздох.
И я, плавая в этой темноте, вдруг ощутила чье-то присутствие за спиной; к вздохам прибавились рыдания, а затем и шепот. Вначале я не могла разобрать ни единого слова, но вдруг из невнятных женских причитаний вырывалось и прозвенело в голове слово «убейте».
Женщина за моей спиной плакала не о том, что ее убили… напротив, чем отчетливей становились ее слова, тем ясней я понимала, что она терзается из-за того, что еще жива, и с необыкновенной страстностью умоляет ее убить. Я содрогнулась от ее мольбы, и цепенящий ужас наконец-то заставил меня проснуться.
Но через три дня кошмар повторился. Он не отпускал меня до конца моего пребывания в Шейдисайде, до той самой ночи, когда… но я забегаю вперед.
С Нэнси, хотя кошмары ее не беспокоили, тоже творилось что-то неладное. Она невольно будила меня, почти каждую ночь забираясь в кровать перед самым рассветом, хотя мы вдвоем задували свечу и ложились спать не позже десяти. На мои расспросы она, усмехаясь, говорила, что из-за этого жуткого дома опять начала бродить во сне; в детстве с ней будто бы уже случались припадки сомнамбулизма.
А спустя три или четыре недели после нашего приезда, я, одеваясь, неловко зацепила ногой половицу и вывернула ее. Нэнси кинулась коршуном, закрывая от меня то, что лежало под половицей, но я успела заметить блеск золотых украшений и несколько бумажных купюр.
