Совершенно растерявшийся Магомед сначала повалился на пол, а потом, вскочив, закрылся подушкой и принялся в спешке собирать одежду, стараясь повернуться так, чтобы Галя не видела его штуковину.
«Так вот от чего бывают дети!» — весело подумала Галя, вспомнив наконец состоявшуюся полуношную просветительскую беседу мамы, больше всего напомнившую ей возмущённый монолог обиженной в лучших чувствах монашки.
Ничем не напоминавшая монашку Надька, совершенно голая, спокойно прикрылась простыней и теперь сидела, молча и безучастно, прислонившись спиной к висевшему на стене ковру с печальными оленями.
— Так кто из нас «прости господи»?.. Я?.. — некоторое время Галя стояла, уперев руки в боки, а затем, ещё раз снисходительно оглядев неудачливых любовников, неторопливо вышла вон.
Дома она поняла, что буквально истекает кровью. Начались запоздавшие месячные.
«Нервы наверное», — подумала Галя, решив что до свадьбы ни с кем больше целоваться не будет. И с Надькой, этой «прости господи», не будет дружить тоже. Разве что та тоже станет студенткой и исправится.
В то, что она поступит в институт и будет учиться в Москве, Галя не сомневалась.
Она верила, что все её беды и несчастья остались позади.
20-е марта 1971 года, утро. Азербайджанская ССР, г. Баку, улица Шаумяна (ныне Ширван-Оглы), роддом № 6
Стоявший на пороге родильного дома мужчина заметно нервничал. Опустив руку на плечо худосочного бледного мальчика и, подбадривая то ли его, то ли себя самого, он раз за разом обескуражено повторял:
— Ну, подумаешь, девочка… Это даже лучше, что девочка… Сестра теперь у тебя будет. А то всё один, да один. Так, неровен час, и эгоистом вырастешь. А оно нам надо?
— Эгоистом? Эгоистом не надо… — насупившись, обреченно согласился охваченный непонятной ему самому обидой и острым чувством ревности мальчик.
— То-то же, — нарочито бодро подытожил его отец, но, поколебавшись, коротко вздохнул и всё же признал: — Хотя мальчик, по нашей-то жизни, был бы всё же лучше… Однако что тут, брат, теперь поделать? Случилось, значит случилось. Не обратно же её…
— Ну, папа, не надо, — мальчик наклонился, подхватил стоявший рядом с ним тёмно-синий полиэтиленовый пакет, выскользнул из-под руки мужчины и отошёл от него на пару шагов. — Скорее бы уж мама вышла! С этой… с сестрой.
Вскоре толпившиеся во дворе и в вестибюле роддома главы семейств и многочисленные родственники рожениц заволновались, разом загомонили, словно что-то почувствовали. И действительно — за окрашенной белоснежной глянцевой эмалью боковой дверью раздался частый перестук женских каблучков, и вскоре дверь, щелкнув хромированной ручкой, рывком распахнулась. Целая процессия, состоящая из осторожно держащих перевязанные розовыми и голубыми лентами конверты акушерок и сияющих взволнованными улыбками «мамочек», выплыла на середину украшенного узором из разноцветной гранитной крошки пола.
