Та, похватав одежду, незаметно удалилась.
Отец хлопнул ей вслед дверью и схватился за пояс, судорожно расстёгивая его некстати заевшую пряжку.
— Что за блядство? — с досадой отметил он то ли в адрес пряжки, то ли по поводу увиденного и, оглянувшись на портрет, осёкся. — Хотя бы в память о матери постеснялся здесь притон устраивать…
— Я её люблю! — не нашёлся с ответом Валерка.
— Чужую жену любишь? Сопляк! Сколько у тебя ещё таких жён будет?.. — отец рванул наконец поддавшийся ремень и, сложив его вдвое, шагнул к сыну.
Старая, уже забытая сценка из детства повторилась.
В Валерке что-то щёлкнуло и его повело…
Сильно оттолкнув отца, он метнулся к простенку и схватил топор. Детская обида всплыла откуда-то из глубин подсознания, словно чёрное облако, и накрыла его волной дремавшей все эти годы ненависти.
— Только попробуй!.. — но отец иронично сощурился и шагнул вперёд. Навстречу.
Штрафбат отступать не умеет.
— Только попробуй! — снова предупредил Валерка. — Зарублю!!!
Они стояли друг против друга, с остановившимися невидящими взглядами и были очень похожи в этот момент — ненависть делает людей похожими. Она даже умеет их сближать. Правда, для этого её, эту ненависть, надо пережить и преодолеть.
Постепенно разум начал возвращаться в их разгоряченные головы. Отец швырнул ремень Валерке под ноги, бесслюнно сплюнул, развернулся и ушёл. Валерка же, отдышавшись и придя в себя, с изумлением обнаружил зажатый в руке топор, не понимая, как тот в ней оказался. Накатили усталость и безразличие. Рука безвольно опустилась, топор из неё выскользнул. Падая, он больно ударил Валеркину стопу тяжёлым железным обухом. Валерка зашипел, но тут же забыл о боли.
Внутри болело сильнее.
…Людям свойственно придумывать вину там, гдё её нет, и раскаиваться в так и не реализованных мыслях.
Валерке не хотелось верить, что именно эта неприятная история положила начало как-то вдруг сразу развившейся болезни отца, но тот стал сдавать на глазах. Сильный и гордый человек за неполный год превратился в жалкого и склочного старика. Он часами сидел, сгорбившись и уставившись в одну точку, а если и разговаривал с Валеркой, то совершенно равнодушно, односложно отвечая только на заданный ему вопрос. Впрочем, чаще всего он эти вопросы просто игнорировал.
Валерка старался сдерживаться, не заводиться, но молодость — пора горячая и надолго его не хватало. Это уже потом нам становится стыдно за свои продиктованные эмоциями слова и поступки. Стыдно за всё. Даже за мысли и желания. Спустя годы многое захочется вернуть и изменить, сделать иначе. А пока…
