— Погибнуть в самолете? — ошарашенно переспросила Одиль.
— Тем более, что его смерть как бы на моей совести. Это я послал его несколько дней назад в Алжир по делам компании и приказал вернуться именно сегодня. Если у него есть любовница, она мне никогда этого не простит.
И я поспешил закончить разговор под тем предлогом, что безумно устал и хочу спать. Мы остались с Одиль с глазу на глаз, и мне было даже любопытно наблюдать за тем, как она пытается хоть как-то осмыслить услышанное. Наконец она сдалась и пожала плечами:
— Конечно, это шутка!
— Он действительно мертв, — ответил я.
— Есть шутки, которые переходят всякие границы! — нервно закричала она.
— Я не шучу.
Одиль резко поднялась со стула, как бы желая встретить предстоящий кошмар стоя.
— Это идиотизм! Я отвечаю за свои слова.
— Представь себе, я тоже.
Она рассмеялась резким, злым смехом. Еще бы, я осмеливался оспаривать полученное ею наслаждение! Думаю, что в эту минуту она яростно ненавидела меня.
— Ты все еще утверждаешь, что он мертв? — закричала она, уже находясь на грани такого отчаяния, которое ведет к самым безумным поступкам.
— Все еще утверждаю.
— Ну, хорошо же! Он не умер. Доказательством этого то, что я только что из его объятий. Я его любовница и хочу, чтобы ты об этом узнал.
— Ты не его любовница. Не он обладал тобой в беседке. Это был я. Сядь. Мне кое-что нужно тебе рассказать.
Она машинально подчинилась. Я вынул из кармана два ключа от калитки в парке и положил их на стол перед нею.
— Вот мой ключ. А вот тот, что ты дала ему. Я забрал его у Лaборда в Бурже перед отлетом в Алжир несколько дней тому назад. Вот письмо, которое ты ему написала, я забрал его у консьержки. Вот его расписка на сто тысяч франков, которые он получил за свое исчезновение с твоего горизонта. Я же говорил тебе, что на него не стоит надеяться. Ты начинаешь мне верить?
— Нет, нет! — простонала она, защищаясь от жуткой реальности.
Ее побледневшее лицо напоминало трагическую маску. Почти силком я вложил ей в руки расписку Лаборда.
— Посмотри, здесь те же дефекты шрифта, что и в его любовных письмах к тебе.
Пока она читала, я подошел к бару, вынул два бокала и налил коньяку. Свой бокал я выпил залпом, а второй поставил перед ней на стол.
— При вашем первом свидании я был под полом беседки. При втором, кстати, тоже. И все слышал.
Она вскочила и оперлась на стол. На лице появилось странное, жестокое выражение, и она почти не дышала. Я бесстрастным голосом, не упуская ни малейшей подробности, рассказал ей о том, что произошло. И о том, что уже на третьем свидании она отдалась не Лаборду, который уже был в Алжире, а мне, собственному законному мужу. Она слушала меня с застывшим, ничего не выражающим взглядом. Я снова налил себе коньяка.
