— Вот значит как, — покачала та головой каким-то своим мыслям, начиная спуск по лестнице, — а я Агата, здешняя домоправительница. Ну как домопровительница? Теперь-то скорее кухарка, сама видишь — в каком все состоянии…
Я осторожно решилась уточнить:
— Скажите… а имя Фрегоза Вам ничего не говорит?
Агата остановилась, обернулась ко мне и её круглое лицо стало еще круглей, когда она расплылась в удивительно озорной улыбке.
— Это меня в молодости так прозвали. Я замуж-то рано вышла, но овдовела быстро, вот баст меня с дочкою новорожденной в замок и забрала, я б одна концы с концами не свела. Тут тогда по другому все было — все сверкало, ни пылинки, ни соринки, паркет натерт, серебро начищено, и господа — молодые и веселые часто бывали. Музыка, танцы, а какие мы столы готовили… — женщина мечтательно вздохнула, отвернулась от меня и продолжила спуск вниз, — Вот один из гостей и прозвал, шутник. Он меня сперва все «Фрау Егоза» кликал, а потом сказал, что слишком длинно, вот и сократил до ФрЕгозы. Лизхен, дочка моя, тогда совсем махонькая была, тоненькая как веточка — только глазищи огромные, да ушки оттопыренные, и говорила только «Ау» и «На», так он и её окрестил олененком.
— Ланью, — осторожно поправила я кухарку.
— Ланью Ауной, да, — вздохнула та, голос её дрогнул, она остановилась, переложила поднос на одну руку, а второй промокнула глаза.
— А потом?
— А что потом? А потом много чего было, деточка… Так что вот остались мы с баст вдвоем доживать, да еще вот этот рыжий… приблудился.
Мы нырнули под лестницу, Агата толкнула тяжелую, старую деревянную дверь, и мы очутились на кухне. Я открыла рот, потом закрыла его, сглотнув — за старинной дверью оказалась вполне современная кухня в стиле хай-тек, в черно-бело-серой гамме, как положено — с «островом» в центре большого помещения, барной стойкой и стульями, и обеденной зоной со столом, сервированным по всем правилам.
— Ты садись, садись, Гала, — кивнула мне Агата.
Я покосилась на стол в парадном убранстве, и бочком-бочком подобралась к барной стойке, где и устроилась на табурете, болтая ногами, с которого чуть не слетела, когда в кухню, словно к себе домой, вошла темно-шоколадная телушка в белых «чулках» и с белой звездочкой на лбу.
Фрегоза ничуть не удивилась этому, наоборот — устремилась к коровьему ребеночку, и ловко чмокнула его в отметину на лбу.
— Лизхен, доченька, нагулялась милая… Сейчас, сейчас, я тут кашки наварила…
Видимо, глаза у меня сделались размером с блюдца из кофейной пары, потому что обернувшаяся Фрегоза забеспокоилась, а потом вдруг расхохоталась.
