— За такую ничтожную услугу, продолжалъ юный джентльменъ, — я достаточно вознагражденъ удовольствіемъ услужить доброму пріятелю; что же до сотни фунтовъ, если вы не въ состояніи уплатить ихъ, я берусь самъ внести деньги, а вы мнѣ заплатите когда нибудь послѣ.
Мы просто не находили словъ, какъ благодарить за такое благодѣяніе. Я поспѣшилъ выдать ему росписку на сто фунтовъ и выразилъ такую горячую признательность, какъ будто не намѣревался современемъ уплатить всю сумму сполна.
Джорджъ долженъ былъ на другой же день отправляться въ Лондонъ, чтобы не упустить столь рѣдкаго случая. По словамъ его великодушнаго друга, слѣдовало спѣшить пріобрѣтеніемъ патента, чтобы кто нибудь другой не предложилъ за него болѣе выгодныхъ условій. Поэтому на слѣдующій день нашъ юный воинъ съ ранняго утра изготовился къ отъѣзду и казался единственнымъ лицомъ, изо всей нашей компаніи, не огорченнымъ этою разлукой. Ничто не могло заставить его пріуныть хоть на минуту: ни предстоявшіе труды и опасности, ни разставаніе съ отцомъ, друзьями и возлюбленной, которая, очевидно, платила ему взаимностью. Когда онъ распрощался со всѣми, я далъ ему все, что имѣлъ — свое благословеніе.
— Ты отправляешься, дитя мое, сказалъ я ему, — биться за свою родину: помни, какъ храбрый дѣдъ твой сражался за священную особу своего короля въ такія времена, когда вѣрность монарху считалась еще исключительною добродѣтелью. Ступай, сынъ мой, и подражай ему во всемъ, исключая его несчастій… если можно считать несчастіемъ смерть на ратномъ полѣ рядомъ съ лордомъ Фальклендомъ. Ступай, дорогое дитя мое; и если будешь убитъ тамъ, вдали отъ насъ, неоплаканный всѣми, кто любитъ тебя, знай, что дороже всего въ мірѣ тѣ слезы, которыми сами небеса орошаютъ непогребеннаго воина, павшаго въ борьбѣ за отчизну!
На другой день я откланялся любезному семейству, удержавшему меня такъ долго подъ своей гостепріимной кровлей, и еще разъ принесъ мою чувствительную благодарность мистеру Торнчилю за его недавнюю услугу. Я оставилъ этотъ домъ въ полномъ благополучіи, проистекающемъ отъ соединенія богатства съ хорошимъ воспитаніемъ, и направилъ свой путь къ собственному печальному жилищу, утративъ всякую надежду отыскать свою дочь, но моля Бога сохранить ее и помиловать.
Я былъ все еще такъ слабъ, что нанялъ себѣ верховую лошадь и ѣхалъ потихоньку, въ надеждѣ скоро увидѣться съ тѣми, кто былъ мнѣ дороже всего на свѣтѣ. Оставалось миль двадцать до дому, но надвигались сумерки и я остановился переночевать въ трактирчикѣ у дороги. По обыкновенію, я пригласилъ хозяина поужинать вмѣстѣ со мною и, сидя у кухоннаго очага за бутылкою вина, мы болтали съ нимъ о политикѣ и о новостяхъ дня. Между прочимъ зашелъ разговоръ и о молодомъ сквайрѣ Торнчилѣ, и трактирщикъ сталъ увѣрять меня, что этого юношу во всемъ краю настолько же ненавидятъ, насколько любятъ его дядю, сэра Уильяма, который иногда наѣзжаетъ сюда. Трактирщикъ разсказывалъ далѣе, что сквайръ только тѣмъ и занимается, что соблазняетъ дочерей въ тѣхъ домахъ, гдѣ его принимаютъ, и, проживъ съ дѣвушкою недѣли двѣ или три, прогоняетъ ее вонъ и бросаетъ на произволъ судьбы. Пока мы бесѣдовали, жена трактирщика, отлучавшаяся, чтобы размѣнять деньги, возвратилась и, видя, что ея мужъ раздѣляетъ со мною удовольствіе, въ которомъ она не принимала участія, стала сердито упрекать его и спрашивать, что онъ тутъ дѣлаетъ. На это онъ отвѣтилъ насмѣшливо, сказавъ, что пьетъ за ея здоровье.
