Тогда он понял, что навсегда потерял своего лучшего друга.
* * *
Уже под вечер Кристиан спрыгнул с трибуны и оставил позади беговую дорожку своего детства. Ногой он зашвырнул камень в заросли вереска. Пахло летом, в палисадниках цвела белая сирень.
Не доходя до Каштановой улицы, он свернул к невысокому холму. Это был единственный холм в округе, возле детской площадки, и зимой им целиком завладевали дети, катавшиеся с него на санках. По воскресеньям Кристиан иногда отправлялся на холм еще до восхода солнца, потому что хотел первым оставить след на только что выпавшем снегу. В полном одиночестве он вставал наверху и съезжал вниз ровно посередине, и пока полозья санок скользили по девственному снегу, он думал об оставляемом позади следе, который делил холм на две половины. Он называл эту линию границей, и, когда позднее сюда подходили другие дети, он предлагал им на выбор одну из сторон. Тот же, кто хотел поменять сторону, должен был сначала спросить его, и Кристиан чувствовал, что, находясь в середине, он правил этим холмом, и вечером с удовлетворением смотрел на свой след, который был глубже и отчетливее всех остальных. Для Кристиана граница была чем-то таким, что могло существовать только зимой и только в том случае, если выпадал снег. В ту пору он не понимал, почему, говоря о «границе», его родители всегда вели себя так, будто она могла быть и летом, и весной, и осенью. Граница была следом на снегу, который он проводил сам и который однажды будет разметен ветром и растает.
Кристиан сидел на вершине холма, откуда мог видеть крышу дома. Он думал об Айсе, и ему вдруг пришло в голову, что ей из окна открывается тот же вид, что и ему когда-то.
Казалось, что этим они навсегда связаны воедино и Айсе стала такой его частью, без которой он больше существовать не может.
Кристиан растянулся в траве. Высоко над ним мигали огни какого-то самолета покидающего город. Черный дрозд пел свою территориальную песнь. Кристиан перевернулся на живот, лицом вниз, и вдохнул до боли знакомый запах теплой земли. Он запустил в нее пальцы, будто собирался намертво вцепиться в землю, в затылок ему светило заходящее весеннее солнце.
* * *
Айсе промчалась по лестнице мимо Зафира наверх, в свою комнату. Трепеща, положила стихотворение обратно в папку. Она ходила взад и вперед, бросилась на постель, но тут же снова встала, подошла к окну и в конце концов уселась за письменный стол.
— Он приходил, — чуть слышно сказала она себе, — он стоял перед дверью дома, — и мысленно прокляла Зафира за то, что тот некстати окликнул ее и она не смогла разобрать последнюю фразу Кристиана.
