К вечеру изба ладно прогрелась, и уже в сумерках Михайловна присела к окошку, выходившему на улицу и на заход солнца, откуда еще струился в небо, и следом от него — на декабрьскую снежную землю, робкий свет, становящийся все более сумеречным. Егор, уж устроившийся было на печи, спрыгнув, заскочил на стол у окошка и сел рядом с ней, тоже внимательно и недвижно уставившись в улицу. И если всегда раньше, наблюдая, как Егор на подоконнике сидит часами и, не мигая, глядит на жизнь за окошком, Михайловна только раздражалась — и чего он, мол, там видит, ведь ничего же толком не видит! — то сейчас она невольно подумала о том, что там что-то такое он все же замечает, и не только одно свое что-то, а нечто не просто всеобщее, но и истинное, ибо ведь надо же, за столько верст отыскать дорогу и возвратиться. Она вот сама маялась, маялась, да терпела, а Егор просто взял и поступил, как хотел и как ему было нужнее.
Дом напротив в улице оказался, к удивлению Михайловны, совершенно за время ее отсутствия покинутым. Хозяин после ухода из поселка леспромхоза перебрался было в лесники, но денежка у лесника далеко не лесорубовская, да и работал Николай в лесниках-присмотрщиках не шибко, а только бесшабашно спивался, сбывая как бы левый лес — он как раз, говорили, «Тайгу»-то и спалил, чуть, правда, и сам не сгорев, но успел все же выскочить! — и жена его, видимо, рассудила верно, что увозить надо муженька прочь, от безделья подальше. Дом у Николая был еще очень ладный, для постороннего сошел бы и за новый — обшитый тесом и покрашенный. Но сейчас стоял он не просто с затворенными ставнями, а и забиты были они даже досками крест-накрест.
Михайловна подтянула-приблизила к себе Егора, сунула его и вовсе на грудь к себе и вздохнула, слушая, как запел Егор от удовлетворения. «Ну, вот… а уж мы-то с тобой, Егорушка, так здесь, видимо, свой век и доживем вдвоем. Хоть и наипоследними, а доживем. А, Егорка?»
Егор в ответ лишь пожмурился и потерся ухом.
Михайловна не уехала назавтра вечером, как пообещала детям, — весь день по дому прокрутилась. Да и еще нашла для себя уважительную отговорку, что уж лучше с утра на следующий день махануть в город, собрать вещички свои обратно, и как раз Саня после работы удобно свезет их на «Жигулях».
Но утром уехать она не успела: услыхала, как раным-ранехонько профукала под окошками и остановилась легковушка. В окно Михайловна разглядела, что это не просто Саня, а что он даже бегом побежал от машины к темному-то дому, и тотчас свет в избе включить поспешила, чтоб успокоить — а, мол, жива она еще здесь, никуда не задевалась! Влетевши в избу, Саня у порога остановился, оглядел мать, все еще стоявшую перед ним в одной ночной рубашке, — только шаль на плечи Михайловна успела накинуть, — и вздохнул с облегчением, определив, что лицо у матери светлое, недугом никаким не пораженное и даже вроде — довольное.
