Бермана присудили к внушительному штрафу, предупредив, когда отпускали, что, если не уплатит в срок, его опять заберут. Возвращаться в каталажку ему не хотелось, для него важно было сохранить репутацию добропорядочного члена общества, и, чтобы внести штраф, следовало поусерднее заняться сбором железного лома. Конечно, можно было бы снять ночью несколько садовых решеток, но, несмотря на печальный опыт знакомства с юстицией, Берман считал, что нечестный путь не для него; ну и еще он боялся, что если даже неловля рыбы с моста так жестоко преследуется, то за воровство его могут упрятать в тюрьму не на один год. Оставалось насочинять побольше заметок для «Читательской почты». Значит, нужно было спасать пишущую машинку, никуда не денешься.
На следующее утро чуть свет к нему пожаловал полицейский. Так, мол, и так, Берман, органам правопорядка стало известно, что вы сбросили в реку с Житного моста предмет, идентифицированный как пишущая машинка. Вот повестка, и учтите: не явитесь в назначенное время к судье — под конвоем доставим. Нет, возразил Берман, я в реку машинку не бросал, неправда это! Полицейский разозлился, он не позволит всякому государственную власть оскорблять и про все пропишет в своем рапорте.
Судья был тот же самый, только пожелтее вроде. Он сказал, что с такими неисправимыми типами, как Берман, у него короткий разговор. Берман пытался вставить слово, но судья сказал, что материала и без того с лихвой: загрязнение общественного водоема путем сбрасывания туда предмета, идентифицированного как пишущая машинка, опасность создания аварийной обстановки, вызванная использованием в качестве транспортного средства тележки, нагруженной с превышением установленных норм, умышленная езда по тротуару и так далее. Может, этого недостаточно? — подытожил судья. Берман счел, что вполне достаточно, его приговорили к десятидневному заключению и тут же увели.
В тюрьме Бермана наголо остригли, похвалили за отсутствие вшей, что у таких, как он, великая редкость, сказали, что он может обжаловать приговор, правда, это не имеет смысла, поскольку ответ будет года через два. Берман решил смириться. Потом к нему пришел тюремный священник, он начал с того, что все грешны перед богом, но, когда Берман поведал ему свою историю, посоветовал подать кассацию, главное же — терпеливо переносить испытания, кои посылает господь.
Не успели его выпустить, подошел срок уплаты штрафа, и Берман ни свет ни заря отправлялся со своей тележкой на промысел, но тут началась война, и люди стали придерживать сковороды и коньки в надежде, что скоро из-за потребности в танках и пушках цена на железо резко поднимется. Берман понял, что при таком положении единственный выход — писать как можно больше для «Читательской почты». Он вспомнил утешения тюремного священника и с помощью одного любезного чиновника подал прошение об отмене штрафа и о разрешении вступить во владение имуществом в виде пишущей машинки (год выпуска неизвестен), помещенной в общественный водоем, что явилось нарушением постановления, хотя и непреднамеренным. Прошение он отнес в корпус «В», подвальный этаж, второй отсек, отдел «Налоговые и прочие сборы», комната 216. В первый день его не приняли, на другой день тоже, зато ему сказали номер очереди, и он должен был отметиться через день в семь часов утра. Но ему повезло: двое перед ним умерли, и уже к вечеру подошла его очередь. Чиновник был очень любезен, правда, помочь ничем не мог, ибо такими вопросами занимался не их отдел, а отдел «Отсрочки платежей».
