Раз-другой я пытался продолжить игру моих мальчишеских лет, когда мне так легко удавалось, глядя на девочку, мысленно снимать с нее одежду. Но удивительное дело! Теперь игра не шла: женщина оставалась для меня далекой, и неприступной, и таинственной.
Считая, что мне ни за что на свете не познакомиться с девушкой, я твердил себе: «Ты должен заработать денег, тогда купишь все, что пожелаешь. И первая красавица станет твоей, если ты наденешь ей золотую цепочку на шею».
С удвоенным усердием налегал я на работу, хотя мне понемногу становилось ясно, что у доктора Альта многого не добиться. Тем не менее я глядел в оба, ничего не пропускал мимо ушей, громко смеялся язвительным замечаниям господина Кнайса по адресу просителей и с легким поклоном открывал доктору Альту дверь: я хотел уйти с хорошим аттестатом, если когда-нибудь покину фирму. Я не забыл также, что обещал матери купить красивый дом. Когда я видел ее бледное лицо и руки, слегка дрожавшие при шитье, внутренний голос говорил мне, что надо торопиться — десятилетий в запасе больше нет.
Так я провел эти ужасные годы: день за днем просиживая в темном углу, погруженный в тошнотворную работу, подгоняемый и травимый, никогда не слыша доброго слова, терзаемый вожделением к женщине, но горло полный сознанием своей неполноценности и отвращением к собственной внешности. А главное, с горьким чувством полного одиночества.
Иногда я до поздней ночи стоял перед подслеповатым зеркалом в своей комнатушке, слыша сквозь стенку обрывки супружеских споров, и пытался уксусом, спиртом и тому подобными средствами лечить свое лицо, чтобы избавиться наконец от сыпи, хотя заранее знал, что это не поможет. Ох, я готов был расцарапать себе лицо ногтями, а иногда в бессонные ночи плакал и проклинал себя и все на свете.
Я хотел добиться успеха, больше зарабатывать, стать богатым, и притом поскорее. А моя должность едва давала возможность купить необходимую одежду; вместе с тем моих знаний было явно недостаточно, чтобы перейти на другое место. Все это побуждало меня с остервенением учиться. Я купил учебники французского языка и арифметики и трудился над ними ночами до тех пор, пока у меня не начинали болеть глаза. Даже засыпая, я повторял французские слова.
Я и теперь откладывал каждый франк, который мог сберечь, но уже без гордой мальчишеской радости: мои деньги теперь лежали в банке, и я созерцал свое медленно растущее состояние в трезвых цифрах, а не в сверкающем серебре. В плохие минуты я говорил себе: «Все это ровно ничего не стоит!» И все же никогда не покупал себе даже ничтожнейшую мелочь, если мог обойтись без нее. Блуждая вечерами по улицам и рассматривая выставленные в витринах товары, я каждый раз радовался, думая о том, чего только мог бы купить на свои деньги.
