С треском откатилась дверь, и Сима, пыхтя, втащил в купе ящик… бренди, а Танечка внесла свою болоньевую сумку. Полную. Олега с ними не было.
Я сел.
— Проснулся, Петрович? — спросил Сима и осторожно поставил ящик под стол. Ящик был полон, поверх него лежали еще три бутылки. (С ума сойти. Откуда столько денег?)
Танечка опустила сумку на пол и села в свой угол. Глаза у нее были красные, лицо какое-то усталое, всему покорное, а блузка опять расстегнута. Перехватив мой взгляд, Танечка повела плечом, но застегивать блузку не стала.
Сима упал на полку рядом со мной, обтер потное лицо рукавом свитера, потянулся к ящику.
— Танюха, давай закусь!
— Может, не надо? — спросила Танечка. — Глупость какая-то.
— Танюха, я тебе уже объяснял: это единственный способ! Молодой меня не слушал — и где теперь молодой? Где лысый с пацаном?..
— Мальчик в поезде, — возразила Танечка. — В пятом купе, у Ядвиги Остаповны. Едет, хотя и не пьет…
— Он пацан, ему еще ни один дурдом не родной! Вот вырастет и определится — как папаня его определился… Ты на него, Петрович, не смотри, а наливай и пей. Тебе надо. Для поправки… Мы тоже сначала поправимся, а потом все вместе начнем квасить по-настоящему. До опупения.
— Поправиться надо… — проговорил я (сипло, как Сима давеча), — но квасить я не буду. Мне в Тайге выходить.
— В какой? — спросил Сима, садясь и дуя в стаканы.
— Станция так называется — Тайга, — пояснил я.
— Это я просек. На какой станции Тайге ты выходишь? Или тебе это похрен? Извини, Танюха.
— Он еще не знает, — сказала Танечка. — И не поверит, пока сам не увидит.
— Что я должен увидеть? — Мне опять стало нехорошо. — Чему поверить? И… где Олег?
Они молчали.
Я снова сунулся к окну. Буквы «ИРЮК» никуда не делись.
— Это Бирюково, — сказал я не очень уверенно. — Или нет?
— Бирюково, Бирюково, — ответил Сима. — Давай закусь, Танюха. Поправимся, и пусть Петрович погуляет. Недолго.
— Гончие псы… — выговорил я, как выругался, и сел.
— Во-во, — согласился Сима и расплескал на два пальца по стаканам. — Начинаешь сечь, Петрович.
В Танечкиной сумке были вареные яйца и черствый хлеб. Я точно знал, что они в меня не полезут, но после бренди — полезли…
А потом я пошел гулять. Ненадолго.
Бирюково было как Бирюково, только памятник Ленину снова стоял на своем месте. И кумачовых лозунгов на фасадах не убавилось, а, наоборот, прибавилось. Тексты были обычные, хотя и забытые, но среди них такой: «Руки прочь от Советского Афганистана!». Гм.
