Сон войны | страница 25
— Не сразу, милок, не сразу…
— А когда?
— Дни три, не мене. Эк ему в боку-то расковыряло. Огнем изнутри горит. Чего ждал? Пошто сразу не вез?
— Боялся он: то ли тебя, то ли своего бога. Не силой же мне его было скручивать? Навредил бы… Не поздно ли привез, а, ведьма?
— Отойди-ка, не засть.
— Плясать будешь?
— Могуч ты, Серафим, да не зело умен. Пляской не хворь, а дурь выгоняют, вроде твоей икотки… Возьми светец. Повыше свети, вот сюда, мне зелье найти надо.
— Ты мне его, ведьма, вылечи, а я тебе за это што хошь. Это ж такой секирник!
— Вылечу. Помашет он еще секирой, доставит мне работушки. Кому лечить, кому калечить — так и живем.
— Слушаю тебя, ведьма, и диву даюсь: говоришь, как старуха. А ведь годочков тебе никак не более…
— Молчи… Держи своего секирника, до покрепче. Я ему плоть отворять буду, гниль выскребать и нутряной огонь зельем душить. Ай нехорошая рана, ай грязная да глубокая… Держишь?
— Держу.
…И не взвидел я света от боли — а когда перестал кричать и открыл наконец глаза, то обнаружил рядом Серафима, напряженно сопящего перегаром. Ухватив за плечи, он прижимал меня к подушке. Танечка, перегнувшись через столик, то и дело убирала падавшие на глаза волосы и беззвучно шевелила губами. Где-то вдали, возле самой двери купе, томясь бесполезностью, встревоженно маячил невыспавшийся Олег.
А в ногах у меня, за спиной Серафима, сидел Ангел небесный. Был он весь в белом, и даже лица его не было видно под эмалево-белым сиянием — только красный крестик во лбу. Сидел и наматывал на левую руку длинную (и тоже белую) кишку, которая щекотно выползала из моего онемевшего, охваченного ласковой прохладой бока.
— Ну-с, и как мы теперь себя чувствуем? — спросил Ангел, укладывая свернутую белую кишку в раскрытый на столике чемоданчик. У Ангела был голос пожилого и очень усталого человека, который хочет умереть, а ему опять не дали выспаться…
«Доктор, — догадался я. — Военврач… Надоело».
— Все? — спросил Сима и оглянулся на доктора.
— Да, — сказал доктор, защелкивая свой чемоданчик. — Храни вас Бог. — Встал (пыхтя и не сразу — в два или три приема) и церемонно полупоклонился Танечке. — И вас храни Бог, коллега! Вы мне помогли.
Сима наконец отпустил мои плечи и тоже встал.
— Простите, — сказал я, обнаружив, что раздет, и натянул на себя простыню. — Снилось… всякое.
Сима хмыкнул.
Танечка вздохнула.
Олег покашлял, криво усмехнулся и стал смотреть в окно.
Они что-то знали. А я нет. Как всегда.