Миссис Кентон не успела ответить, раздался резкий звонок у двери моей квартиры. На пороге стояла Пегги Грант.
— Чашку кофе!— приказала она, тряхнув светлой своей головкой.— Еле пробилась через центр. Такое столпотворение из-за этого свадебного спектакля.
— Как приятно видеть вас. Надеюсь, все в порядке. Как вы поживаете?—пропела миссис Кентон, которая уже встречала художницу в моем доме и терпеть ее не могла.
Пегги не обратила никакого внимания на ее слова и села пить кофе.
Мы занялись с ней разглядыванием рисунков для книжки, которую она оформляла.
— Ах, да смотрите же, смотрите. Сейчас начинается самое главное: королева выезжает из дворца в Вестминстерское аббатство!— волновалась соседка.
Пегги повернулась к телевизору.
— Вы смотрите эту ерунду? И охота тратить время. Впрочем, с непривычки, возможно, интересно.
Плечи миссис Кентон сказали весьма определенную фразу, но Пегги не услышала.
— Вот родители жениха. Какой чудесный цвет платья у матери капитана Филиппа. Они ведь фермеры я не без средств. Ах, ах, это Грейс, принцесса Монако. Боже, как хороша! И как молодо выглядит! Осанка! И прическа, вы заметьте, прическа! И как смело —белое платье — пальто с белым мехом.
— Чертовски устала. Сброшу эту книжку и поеду в Йоркшир. Там есть кое-какая работенка по оформлению интерьера квартир. Если мне хорошо заплатят, можно будет вызвать туда Дональда и побродить с ним по йоркширским аббатским развалинам. Мечтаю увидеть аббатство Ривокс — это целая Помпея в ущелье между горами. Может быть, попишу его маслом. Кстати, вам бы тоже не мешало съездить туда.
Я была между двух речей, двух огней, двух миров Альбиона. Всецело будучи на стороне Пегги, я могла понять миссис Кентон. Но они не могли понять друг друга. Впрочем, я не беспокоилась, зная воспитанность своей соседки и добродушие молодой художницы. И потом — все-таки одна порода...
— Ах, не болтайте, пропустите самое главное! Посмотрите, какое платье у невесты! Превзошло все мои ожидания! Сколько нежности! Какое благородство линий. Какая тонкость!
Близорукая Пегги сильно сощурила глаза и уткнулась в телевизор. Платье — это уже было по ее специальности.
Две фигуры, белая и алая, медленно шли по ковровой дорожке к алтарю Вестминстерского аббатства. Пегги долго смотрела.
— Отвратительное платье. Скучное и безвкусное. Впрочем, к такому лицу...
Чайник вскипел мгновенно. Он гудел и присвистывал, клокотал и выпускал пары. И захлопал крышкой.
— Необычайно приятно слышать столь смелое суждение. И столь безапелляционное. В особенности приятно, что вы говорите это в доме и в присутствии иностранки, которая воочию может убедиться, сколь велика у нас свобода слова: можно позволить себе не быть патриотом, и никто не осудит.
