Здесь, за селом, ничто еще не напоминало о войне. Разве что закат зловеще багровый, недобрый. Оттуда, с юго-запада, могут уже завтра утром появиться немцы.
А пока все затихало кругом, усиливались влажные вечерние запахи и среди них особенно сочно и сытно благоухало пойменное сено. Высокие стога этого сена еще стояли в лугах, но выше, на пашнях, хлеба уже были убраны, хотя еще чуть-чуть недозревшими, судя по зеленоватому оттенку жнивья и соломы. И это, кстати, тоже была косвенная примета войны.
Брод был хорошо виден — тут с берега на берег перебегала пешеходная тропка. Ее прикрывали кусты, полные живности — у берега гнездились камышевки и курочки, подальше от воды — кричали коростели-дергачи, а на лугу, у травянистых мочажинок, чуть не прямо из-под ног, вылетали бекасы. Капитану-артиллеристу вспомнилась любительская охота деверя с черными пойнтерами.
Вот бы его сюда, этого стольниковского любимца Неро — отвели бы они с Сашей душу по бекасам. И дупеля здесь, видать, немало — лучшей подружейной дичи, по мнению Павла Васильевича, — думал артиллерист, приминая подросшую с покоса травку.
Ветеринар предложил командиру искупаться.
Еще неизвестно, будет ли для нас нынче баня. Порядки здесь все же не наши, и добьется ли адъютантик ваш толку от хозяев — это неизвестно, сами изволите знать, голубчик мой Алексей Александрович! Давайте-ка рассупониваться!
Офицеры отстегнули шашки, разделись у самой воды, с трудом стащили с ног пыльные сапоги со шпорами, упираясь каблуками в корневища кустарников, и вошли в теплую, никем до них еще не замутненную нынче воду. Врач был лет на десять старше капитана, окунался со вздохами, ахал и постанывал. Глубины он искать не захотел и принялся у самого бережка смывать пыль с грешных телес, как он выразился.
Командир же измерил босыми ногами весь брод от берега до берега, убеждаясь, что зарядные ящики и все упряжки на своих высоких колесах пройдут не только в один ряд, а даже в два или три. Значит переправа будет недолгой и дружной... Разведав все это, командир проплыл, немного вверх и вниз по течению, потом подкрался к врачу и по-мальчишески окатил его струёй, пущенной открытой ладонью... И тут, вместе с брызгами, что-то промелькнуло едва заметной золотой искоркой в косом солнечном луче.
Пока недовольный врач, чертыхаясь, выходил из воды и плясал на одной ноге, чтобы обсушить и обтереть другую, спутник его уже заметил, что смахнул с безымянного пальца свое обручальное кольцо.
