— Сколько может стоить такая штука? Пятьдесят, сто тысяч? — Дэнс снова взял револьвер и откинул барабан, вертя его, словно шериф со Среднего Запада. — Об этом оружии ходили только слухи, в течение ста тридцати лет не было никаких сведений о владельцах. Где вы его откопали? В антикварной лавке, на черном рынке, где-то еще?
Ник молчал. Голова у него шла кругом.
Открылась дверь, и в нее заглянул седой человек в синем костюме.
— Ты мне нужен на минуту, Дэнс.
Тот поднял руки.
— Я занят.
— Ничего не попишешь. Из-за этой авиакатастрофы нас тут осталось всего четверо — Шеннон, Манц и мы с тобой. Так что если не хочешь отправиться обратно на поле собирать ошметки женщин и детей — поднимай задницу.
Дэнс защелкнул барабан обратно, крутанул его для пущего эффекта и поднял револьвер, глядя вдоль ствола, будто целился в воображаемую мишень. Снова положив револьвер перед Куинном, он несколько мгновений смотрел на него, прежде чем взять со стола единственную серебряную пулю.
— Никуда не уходите, — сказал Дэнс, выходя и закрывая стальную дверь.
Николас наконец вздохнул — так, словно это был его первый вздох за три часа. Он делал все, что мог, чтобы сдержать эмоции, загнать случившееся в самый дальний уголок разума, зная, что иначе оно попросту сожрет его изнутри.
Он был одет в серо-голубую спортивную куртку, которую подарила ему Джулия две недели назад на тридцатидвухлетие. Свежеотглаженную, выглядевшую так, будто она только что вышла из рук портного. Надетую поверх светло-зеленой рубашки с коротким рукавом и джинсов — вполне обычная для него одежда в пятницу. Светлые волосы Ника нуждались в стрижке, что он обещал Джулии уже три недели. Его красивое лицо с решительными чертами не выражало никаких чувств — неоценимое качество в бизнесе и покере. Никто не мог прочитать по глазам, что на самом деле творится в его душе, за исключением Джулии, которая могла угадать все лишь по изгибу губ.
Николас окинул взглядом небольшое помещение, явно предназначенное для того, чтобы внушать находящимся в нем тревогу. Всю обстановку составляли металлический стол, покрытый зеленым пластиком, на котором лежал украшенный драгоценными камнями револьвер, четыре крайне неудобных тяжелых металлических стула, от сидения на которых через пятнадцать минут онемел зад, и висевшие возле двери белые часы в проволочной сетке, показывавшие около половины десятого. Стены были голыми, не считая большой белой доски, с угла которой свисали на потрепанном шнурке три цветных маркера. Противоположную стену занимало двустороннее зеркало, не только позволявшее наблюдать за происходящим любому, кто стоял с другой стороны, но и создававшее ощущение паранойи у каждого, кто сидел в комнате, думая о том, сколько людей наблюдают за ним, оценивая и осуждая еще до того, как будет предъявлено обвинение.
