Дети блокады | страница 93
— Время ужина закончилось, и теперь надо получить разрешение у директора.
Я попросила:
— Накормите детей, пока я схожу за разрешением.
Ребят начали кормить, а я направилась к Ольге Александровне в ожидании нахлобучки. Она не заставила себя долго ждать. Уже с порога меня начали строго отчитывать. Я рассказала всю нашу историю, а потом сказала:
— Дети ни в чем не виноваты, наказывайте меня.
Она подумала и сдалась:
— Пусть ужинают.
— Спасибо! Они уже поужинали.
На одной из пионерских линеек командир четвертого отряда Вова Николаев во время рапорта директору доложил, что весь отряд выполнил норму сдачи ягод, кроме одного человека — Нонны Саренок.
— Нонна Саренок! — загремела Ольга Александровна. — Два шага вперед!
Нонна вышла из строя, опустив глаза.
— Почему не сдала норму? Отвечай перед дружиной!
— Ну мама, — заныла Нонна.
— Не мама, а Ольга Александровна! Изволь завтра же сдать две нормы! Командиру отряда и мне доложить!
Однажды в детдом пришло письмо из Мантуровского РОНО. Ленинградка Гаятулина запрашивала, нет ли у нас в детдоме мальчика пяти лет, черноволосого, черноглазого, с родимыми пятнышками на мизинцах обеих рук.
В списках детдомовцев такой фамилии не было. Однако учитывая, что дошкольники часто путали свои фамилии или называли их приближенно, Ольга Александровна собрала всех воспитателей дошколят и приказала немедленно начать поиск. Был уже поздний вечер, малыши все спали, поиск проходил при керосиновых лампах, но письмо так взволновало всех, что решили не откладывать до утра и начали осматривать всех черноволосых и черноглазых. И уже на третьем подозреваемом нашли желанные родимые пятна! Восторгу и радости не было конца!
Через некоторое время приехала мать, узнала сына и забрала его с собой.
Другой случай. Весной 44-го в детдом приехал офицер, отец Риты и Вали Климук. Встретили его с большим интересом: человек с фронта — событие в детском доме! Потом он уехал, обещав вернуться и забрать девочек.
Через год пришло письмо, что он едет за дочерьми после тяжелого ранения.
За ним послали подводу в Мантурово и встретили как героя. Все его лицо было в шрамах. Дети вели себя, как взрослые — сочувственно, чутко и понимающе.
Как-то я в очередной раз набедокурила, и Эсфирь Давидовна сказала в сердцах:
— Таких девочек, как ты, надо отчислять из детдома и посылать работать на фанерный завод в Мантурово.
Я очень обиделась. Вечером сняла одеяло с койки и пошла ночевать на кладбище. Там улеглась в крапиве и промучилась до утра, сильно промерзнув. Вернулась в церковь, улеглась тихонько в койку, укрылась с головой. Только согрелась — надо мной голос Эсфири: