— Итак, mon capitaine…
— Ах, умоляю, мэм. Фред. Или Фредерик. К вам в гримерную я вхожу без воинского звания. Можно сказать… — он запнулся, — можно сказать, простым солдатом.
Он скорее почувствовал, нежели заметил, что актриса изучает его парадную форму: мундир, кавалерийские лосины, сапоги со шпорами; фуражка временно покоилась на приставном столике.
— Ну, какова же ваша война?
Он затруднился с ответом. Призадумался о войнах — сугубо мужском занятии. Призадумался об осадах и о том, что мужчинам полагается осаждать женщин, покуда те не сдадутся. Но бравада почему-то ему изменила, а изъясняться метафорами Фред не привык. В конце концов он ответил:
— Не так давно, мэм, я возвращался из Одессы. До меня дошли вести о болезни отца. Наикратчайший путь лежал через Париж. Но город находился в руках коммунаров. — Он помолчал, не зная, как относится актриса к этой презренной банде убийц. — При себе у меня были только дорожная сумка и регламентный кавалерийский палаш. Меня предупреждали, что ношение любого оружия находится под запретом. Но палаш удалось спрятать под штаниной брюк — я же длинноногий. — Он выдержат паузу, чтобы эти сведения улеглись у нее в голове. — Естественно, я стал прихрамывать. И очень скоро меня задержал офицер коммунаров, которого насторожила моя негнущаяся нога. Мне было предъявлено обвинение в незаконном ношении оружия. Отпираться я не стал, но сообщил, что направляюсь проведать больного отца и не ищу ничего, кроме покоя. К моему вящему изумлению, мне дозволили продолжить путь.
Похоже, это был конец рассказа, но смысла Сара не увидела.
— И в каком состоянии вы нашли отца?
— К моменту моего приезда в Сомерби он вполне оправился. Благодарю за участие. Я к чему это рассказал… Пожалуй, могу лишь повторить то, что сказал задержавшему меня офицеру: в Париже я не ищу ничего, кроме покоя.
Актриса не сводила глаз с великана-усача в кавалерийской форме; этот англичанин бегло говорил по-французски, и его пронзительный голос никак не вязался с мощным торсом. А поскольку она жила среди интриг и притворства, ее всегда подкупала безыскусность.
— Я тронута, капитан Фред. Но… как бы поточнее выразиться? Что до меня, я еще не готова к спокойной жизни.
Тут он смутился. Неужели она превратно истолковала его реплику?
— Завтра вы вернетесь, — проговорила Сара Бернар.
— Завтра я вернусь, — откликнулся Фред Бёрнаби, вложив в эти слова собственное изобретение: смесь армейской четкости с богемным обещанием скорой встречи.
