— Не бойтесь зимы — за нею весна. Еще немного, ребята. Скоро март.
Вдруг за спиной голос:
— Спасибо, дочка, что так любишь нашу родину!
„Кому это?“ — недоумённо оглядываюсь. Мужчина, не старый. Улыбнулся мигом и пошёл восвояси…
Да-а… стою и не знаю, что подумать про его такие слова…»
Думается, это и есть любовь к Родине уже с большой, а не со строчной буковки. Любовь тихая, незаметная. К родной земле, дому, семье…
И спасибо пусть скажет ещё читатель, когда прочтёт прозу этого автора.
Л. Кривошеенко, член Союза писателей России
После работы спешить незачем. Пятница.
Как обещали синоптики — дождь. Густой, долгий ещё не холодный. Зонт по-джентльменски раскрылился над головой. Настырный осенний ветер, намокнув, утихомирился, до поры где-то схоронившись. Небо отяжелело от плотных туч и мрачновато-загадочно нависает над улицами. Дождь, такой желанный после затяжной суши, освежает, пахнет мокрой жухлой листвой, волнует, заставляет дышать глубже, мягко отпускает тугие тиски накопившегося за неделю напряжения. Шумит. Свободно, независимо, как хочется ему. И мне…
Побродить. Чтоб не киснуть.
В переулке убойная рвань асфальта скрывает своё убожество в огромных лужах. Сосредоточенно утопающие в них легковушки издают вдали характерный рокочущий звук. Приближаясь, они натужно фырчат, сизо воняя и захлёбываясь, брезгливо отплёвывают грязную воду далеко в стороны. Зазеваешься — попадёшь под их холодный хамский душ.
Заворачиваю в тихий проулочек. Мелкий, почти невидимый дождик успокаивающе шуршит над зонтом. Навстречу по ровной дорожке трусит бомжик-дворняга. Он охотно подобрал кинутый мною кусок булки. Потоптались, посмотрели друг на друга, он — с надеждой, я — с сожалением.
— У меня больше нет ничего. Не веришь? — показываю левую ладонь. Поверил, согласно опустил голову, благодарно вильнув хвостом, поскитался дальше. Долго смотрю ему вслед. «Куда он и зачем? Загадка…» Правая рука застыла в петле от зонта, уже ненужного, и он, сложив механические крылья, повис летучей мышью, слившись с чёрной сумкой. Без зонта как-то легче и вольней.
Отдохнув во время дождя, прыткий гуляка-ветерок приласкал мои волосы, плечи и взялся женихаться с радужными листьями, но, не найдя взаимности, начал, как гусляр, играть лозинками веток. А там, за старым, похилившимся штакетником, среди полураздетых тополей, стыдливо покраснев, склонилась одинокая рябина. Вечер бережно прикрывает её и покорно тянется за густеющими сумерками.
