У другой пациентки еще до начала анализа были зрительные галлюцинации: вокруг нее бегали леопарды с широко открытой пастью. На продвинутой стадии лечения эти галлюцинации перешли в фантазии, и она представляла себе, как два леопарда пытаются проглотить головы друг друга. Она наслаждалась обильной едой, а затем вскоре чувствовала тошноту и отказывалась от пищи. Она постоянно колебалась между жадным поеданием и отказом от пищи,, стремлением к людям и их отвержением. Мы должны здесь отметить, что феномен «страха любви как деструктивной силы» не является простым. В действительности термины «любовь» и «ненависть» используются до некоторой степени неразборчиво как включающие в себя и естественные и патологические, и зрелые и незрелые смыслы. Трудность возникает в связи с тем, что любовь в зрелом смысле является высоко развитым достижением по сравнению с ее первыми зачатками в простой инфантильной потребности. Инфантильная потребность является естественным императивным требованием «получать»: пищу, телесную заботу и контакт и эмоциональные объектные взаимоотношения — вначале от матери. Младенец настолько беспомощен, что его естественные потребности неотложны, и если они быстро не удовлетворяются, то развивается паника и ярость. Тогда «обусловленные потребностью взаимоотношения» с матерью начинают вызывать испуг, потому что они становятся опасно интенсивными и даже деструктивными.
Есть важные отличия в том, как эту ситуацию концептуально описывают Фэйрберн и Винникотт. Они оба все еще используют термин «любовь» для этого опасного, потому что оно фрустрирующее, чувства потребности. (Мне кажется, что использование одного термина для обозначения и этого примитивного нарушенного состояния и зрелой способности любящего к уважению целостности и независимости желанного объекта приводит к путанице.)
Фэйрберн считает деструктивный элемент в инфантильной любви или «потребности в объекте» непосредственной реакцией на отвержение. Винникотт считает деструктивный элемент в инфантильной «потребности» нормальным и естественным. Здесь мне снова кажется двусмысленным использование одного и того же термина «любовь» для столь разных вещей. Винникотт (1984) пишет:
«Если используется слово “любовь”, то сюда должны быть включены самые примитивные значения этого слова, в которых любовь является грубой и жестокой, и даже деструктивной, включая ненависть».
Иногда Винникотт говорит об этой «деструктивной примитивной любви» просто как о ненависти, однако, хотя она воспринимается матерью как утомляющая, отнимающая все силы и не знающая жалости, вряд ли можно сказать, что младенец умышленно безжалостен. Скорее, можно сказать, что он энергичен, полон жизни, полон энтузиазма, и, видимо, испытывает чувство шока, когда обнаруживает, что мать не может бесконечно справляться с его потребностями. Тогда он становится вначале сердитым и требовательным, а затем испуганным и отчужденным. Наконец, если не находится никакого удачного решения проблемы, если мать остается враждебной, нетерпимой и отвергающей, тогда комбинация природной энергии, естественного гнева и естественного страха развивается в патологическую форму «потребности», или «любви», которую правильно называть ненавистью. Мне представляется, что наилучшей защитой против подобной путаницы будет сохранение термина ненависть для описания патологически деструктивной потребности, которая, будучи однажды пробуждена, может продолжать функционировать на протяжении всей жизни. Неправомерно использовать этот же самый термин для описания неумышленного деструктивного элемента в естественной силе первичной потребности младенца.
