Запонки императора, или Орехи для беззубых | страница 30
И снова Федька явился ко мне с жалобами на жизнь, но я уже была с Гришей.
Я объяснила, что могу остаться другом, выслушивать его стоны, читать его стихи, — он при разводах разражался стихотворным циклом, — но спать отныне отказываюсь. Ни слезы, ни мягкие прикосновения пушистой бороды к моим рукам, ни коленопреклонение не помогли. И он начал ходить в наш дом, как в столовую, прося лишь «тарелочку супа».
Я кормила его почти год, удивляясь долготерпению своего мужа, но Гриша к нему не ревновал. Он не мог поверить, что такой хлюпик был моим любовником.
Потом Федька все-таки разменял жилплощадь, получил для себя квартирку дворника в одном из старых московских домов и исчез с моего горизонта, отказавшись от супов. Я слышала, что он снова женился, но больше его не видела.
В первом же справочном мне сообщили его новый адрес…
Я попала в гигантскую коммунальную квартиру, с коридором, похожим на переход в метро, длинным, извилистым, забитым старыми шкафами, велосипедами, детскими ваннами и выварками. Фамилии Федьки в списке жильцов не было. Я позвонила наугад, извинилась перед древней старухой и спросила о Федьке.
— Если не повесился, то дома, — сказала она загадочно, шмыгая красным носом и обдав меня запахом сивухи плохой отгонки.
Я постучала в указанную дверь. Никто не ответил. Я постучала сильнее… Молчание. Толкнув дверь, я окунулась в клубы дыма. За столом за машинкой сидел Федька и что-то выстукивал, поминутно прикуривая от дымящейся сигареты.
Лысина его шагнула на затылок, но плечи стали шире, и он не производил больше впечатления хлюпика.
— Привет, Федор! — сказала я. Он так стремительно вскочил, что опрокинул стул.
— Боже мой! Ты мне снилась целую неделю, это перст судьбы!
Он обхватил меня руками и стал целовать, не очень попадая в губы, точно молочный щенок, ищущий сосок матери…
Потом отступил, оглядел и попытался продолжить это занятие, но я засмеялась и уселась на скрипучий диван, служивший ему постелью.
— Сколько лет, сколько зим…
Он не принял моей попытки светского разговора.
— Если бы ты знала, сколько я о тебе думал, мечтал, искал…
— Где?
— И к матери твоей приезжал, и Гришку пытал, но все говорили так многозначительно и таинственно, что я решил — ты сделала ноги за бугор.
— Не попрощавшись с тобой? Мы же связаны одной цепью неудач, как каторжники…
Коммунальная квартира шумела, скрипела, переговаривалась, точно вокзал, громко и бессвязно, но это его, видимо, не отвлекало.
— Как ты тут оказался? — спросила я, оглядывая комнату, которая упиралась в кирпичную стену, отчего в ней и днем горел электрический свет.