Это оказалось совсем недалеко.
Крамугас тупо воззрился на толстого нечесаного дядьку, лениво барахтающегося в метровых складках свеженакрахмаленных перин, и, выдержав — для порядка — минутную паузу, жалобно пошевелил бровями, не издав ни звука.
Видно, самый первый — привокзальный — урок на Пад-Борисфен-Южном ему даром не прошел.
Исполняющий остался глух.
Тогда Крамугас выразительно. склонил голову набок и горестно покусал губы.
Исполняющий остался слеп.
Тогда Крамугас собрался с духом и, поднатужившись, пустил слезу.
Это сразу подействовало.
Исполняющий ожил, замахал руками, вероятно, призывая потерпеть еще немного, свесился до самого полу и из подкроватных недр извлек странный прибор: гибкую белесую пластмассовую ленту, опутанную десятком больших и малых пружин, сквозь которые проглядывали шестеренки.
Этот агрегат он запихнул себе в глотку, сильно закашлялся, подавился, однако не выплюнул, но, напротив, с жутким хлюпаньем проглотил и замер, тяжело дыша и бессмысленно уставясь в одну точку.
Было слышно, как машинка медленно ползет по пищеводу и, наконец, со звуком «пфряп» куда-то шлепнулась, на что желудок мигом отозвался — «эйнтц!..»
После этой страшной процедуры Исполняющий четыре раза коротко икнул, затем слегка раздвинул губы, изображая якобы сердечную улыбку, и внезапно дребезжащим, омерзительным фальцетом произнес:
— Я чрезвычайно рад приветствовать вас в чертогах Пад-Борисфен-Южного у нас.
— Здравствуйте, — несколько пораженный, пробормотал Крамугас. — Развяжите меня, пожалуйста.
— Со всем уважением и любовью, — сразу согласился Исполняющий и соскочил козлом с кровати. — Нет, не обагрял я руки кровью! — неожиданно признался он. — Сейчас, сейчас… Они, эти добрые поселяне, чуть-чуть перестарались, но, право же, не стоит их винить… Оковы тяжкие спадут, минуточку терпенья… — ворковал он, тщетно пытаясь распутать узлы. — Ах, не сердитесь же на них! Молчать до гробовой доски — какая благодать!.. И тишина, какая тишина!.. Вы их полюбите, уверен! Они так ласковы и так учтивы!..
— Они меня поколотили, — содрогнувшись, вспомнил Крамугас. — Где это видано…
— Ваш юный организм кипит от возмущенья… О!.. Минуточку, мой друг, терпенье… — пропыхтел исполняющий. — Еще немножечко — и я вас развяжу. Вы снова вольной пташкой запоете… Тьфуты, умолкнете, конечно!
Наконец сообразив, что с узлами ему не совладать, он просто перегрыз веревки и, войдя, как видно, в раж, немедля съел их, точно макароны.
