Лакса и других старых специалистов интересовала главным образом спортивная сторона дела. Соколов и его товарищи поставили перед собой задачу – вывести не только спортивную, но и полезную в хозяйстве лошадь. «Надо, – говорил Соколов, – чтобы наша лошадь, и скакала на ипподромах, и имела оборонное значение».
Эта честь принадлежит и тем юношам и девушкам – главным образом девушкам, – которые в трудное военное время, когда не хватало рабочих рук, пришли на завод и настолько свыклись с новым для них делом, что не захотели расстаться с ним и после войны. Молодые крестьянские девушки ходили за племенными жеребцами, чистили их, выводили из денников. Это было новое явление в коннозаводстве. Весной обычно жеребцы делаются свирепыми и легко могут покалечить неосторожного конюха; справиться с ними впору только здоровому, сильному мужчине. Но девушки – Маруся Харина, Евдокия Черняева, Арминун Эрьян и другие – так хорошо научились обращаться с горячими и сильными животными, что за все эти годы на заводе не произошло ни одного несчастного случая. В период выжеребки девушки не уходили из конюшен, пока не появится жеребенок. Родители вынуждены были приносить обед дочерям в конюшни.
Непосредственное руководство этой работой на заводе, по плану, составленному в Управлении треста, принял на себя молодой начкон (начальник коневодства, он же – старший зоотехник) Константин Львович Караваев. Сын кавалериста и сам лихой кавалерист, он в 1937 году окончил Московский зоотехнический институт коневодства и с этого времени посвятил себя служению коню – благородному другу человека. Он работал в Башкирии, когда Соколов предложил перебраться для постоянной работы на 118-й завод, чтобы заняться разведением русских верховых лошадей. В Талом Ключе молодой начкон узнал печальную судьбу этой породы, она взволновала его. А красота верховых коней поразила и очаровала его. Теперь он не видел для себя другой цели, кроме той, как вместе с другими энтузиастами этой породы добиться, чтобы она, эта порода, снова предстала во всей красоте и силе. В своей квартире в большом светлом доме под березами, стоящем на окраине центральной усадьбы завода, он повесил на видном месте портрет Ашонка – черного как уголь жеребца с злой «щучьей» пастью и огненными глазами, на другой стене поместил старинную, подаренную ему отцом гравюру, изображающую Барса 1-го и едущего на санях Орлова, в простенках разместил еще десятка два фотографий и зарисовок с разных знаменитых лошадей и дал себе слово, что не уедет отсюда до тех пор, пока русская верховая порода не будет восстановлена.
