Вот такие байки любил рассказывать мистер Скуэр. Мне было с ним интересно, и я уже подумывал о том, что в его словах и в самом деле что-то есть. Он не занимался пустой болтовней. И теперь, когда слуга ввел в комнату мистера Скуэра, я очень обрадовался. Но у меня не нашлось сил, чтобы встать с кресла и пожать ему руку. Слабым голосом я поздоровался и знаком предложил моему другу сесть. Мистер Скуэр удивленно взглянул на меня.
— Господи боже, что случилось? — спросил он. — Вы плохо выглядите. Надеюсь, не подхватили флюшку?
— Что, простите?
— Инфлюэнцу. Сейчас каждый третий вопит, что у него инфлюэнца. Эвкалипт раскупают тоннами, хотя какой от него толк? Что он может сделать с вирусами инфлюэнцы, скажите на милость? А вы, сударь, как-то сдали. Что с вами случилось?
Я молчал, размышляя, стоит ли ему рассказывать о том, что со мной приключилось. Но Скуэр не привык ходить вокруг да около. Он был настойчив и прям, а потому не прошло и десяти минут, как он вытянул из меня все.
— Подумать только, ползающий палец, — сказал он. — Что и говорить, зрелище не для слабонервных. Странная история.
Скуэр замолчал и о чем-то задумался.
Через несколько минут он встал и сказал:
— Пойду проверю проводку, а заодно обмозгую ваше положение. Может быть, я что-нибудь соображу. Обожаю такие штуки.
Мистер Скуэр не был американцем, но он долго прожил в Америке и иногда разговаривал, как настоящий янки. Используя их словечки и выражения, он никогда не подражал гнусавому американскому говору. В остальном он никогда не испытывал никакого желания покрасоваться, американская речь была его единственной невинной слабостью.
Этот человек серьезно относился к своему делу, и я приготовился к долгому ожиданию. Разумеется, он проверит каждую деталь генератора, все соединения и разъемы. На это должно уйти несколько часов. День близился к концу. Я знал, что сегодня Скуэр не успеет закончить работу, и распорядился приготовить ему комнату. Голова у меня раскалывалась, кожа горела огнем. Я велел камердинеру извиниться перед мистером Скуэром и сообщить ему, что я не выйду к обеду, а лягу в постель — скорее всего, у меня инфлюэнца.
Камердинер — толковый парень, служивший мне уже шесть лет, — внимательно посмотрел на меня и спросил, не послать ли за доктором. Я не доверял местному лекарю, но не хотел обижать его, посылая за врачом из города, да и болезнь могла отступить, поэтому я отказался. В конце концов, в инфлюэнце я разбирался не хуже любого врача. Хинин, и еще раз хинин, — вот и все лечение. Я велел слуге поставить на столик маленькую лампу, чтобы ночью я мог отыскать стакан с соком, носовой платок или часы. Когда все было сделано, он ушел.
