Сначала хотя бы установить крохотную нейтральную зону и после этого оторваться от теплого, сонного тела. Эту дедушку любит Кику, тот самый Кику, которому, завтра на рассвете предстоит... Хотя почему же завтра? Сегодня, через два–три часа…
— Полотнище спрятал в надежном месте?
— В надежном.
— Л точнее?
— Точнее — в надежном».
Но где все‑таки спрятал он это самое полотнище? И все остальное? И почему не захотел сказать об этом напрямик? Значит, кому‑то не доверял, но кому, кому именно? Кику дано на все три минуты. Только три. Планка, как предупреждал Волох, должна быть из мягкой, податливой древесины, чтобы кнопки легко в нее входили. Место и время точно обусловлены. На Центральной площади, там наиболее оживленное движение. Причем в самом начале дня, чтоб не сразу дошло до полицейских. Все зависит от Кику. Выдернет из‑за пазухи полотнище, прикрепит к планке и расправит его, развернет, чтоб развевалось на ветру...
— «Долой фашизм!»
— Вы что, не спите?
То был голос Виктории. Только голос. Лицо — бледное, будто молоко, пятно. Оказывается, она… блондинка! Он повернул голову, стараясь разглядеть девушку в тусклом предрассветном полумраке.
Когда она успела подняться? Умытое лицо, причесанные волосы, хотя коса еще не заплетена.
— Чайник на примусе, согреетесь чаем. Вон там, на столе, хлеб.
— Зачем это нужно в такую рань?
Ему не хотелось, чтоб она вышла из дома первой. По тысяче причин, в первую очередь — из соображений той же конспирации.
— Не уходи, пожалуйста, Виктория. Тебя ведь зовут Виктория? — говорил он только для того, чтоб не молчать, чтоб не дать ей возможность покинуть комнату.
— Да, именно так. Мне пора уходить… На работу, — добавила она. — Ключ поверните два раза и спрячьте под половик.
— Где ты работаешь? — одним духом выпалил он. — У тебя есть специальность? Швея, да?
— Швея, — сказала она, лишь бы как‑то ответить на вопрос. — Я ухожу.
«Мда, она во всем подражает Кику, даже держится, как он. И все же слегка переигрывает», — снова поддался он сомнениям.
— Ты называла имя Тома Улму. Кто это: какой‑нибудь гайдук?
— Я ничего о нем не знаю.
— А я не верю, что ты портниха. — Он решился на эти слова только потому, что не знал, о чем говорить еще. И внезапно заметил, что под мышкой у нее в самом деле… портновский метр!
— Зачем тебе эта деревяшка? — снова спросил он, решив во что бы то ни стало отвлечь ее внимание и каким‑то образом выйти на улицу первым. — У женских мастериц, по–моему, таких не бывает. — Он поднялся с лавки. — Дай‑ка посмотреть.
