Толпа с криками радости отступила и рассеялась по коридорам и комнатам дворца. Тогда герцог Тулун подошел к Амаласвинте.
– Дочь Теодориха, – начал он. – Твой сын призвал нас, но мы уже не застали его в живых. А ты, конечно, не особенно рада видеть нас.
– А если это знаете, – высокомерно сказала Амаласвинта, – то как же вы осмелились явиться нам на глаза, да еще ворваться сюда почти силой?
– Нужда заставила, благородная женщина. Нужда заставляет иногда поступать еще хуже. Мы принесли тебе требования нашего народа, которые ты должна исполнить.
– Что за язык! Да знаешь ли ты, кто стоит перед тобой, герцог Тулун?
– Дочь Амалангов, которую мы уважаем, даже когда она заблуждается и готовится совершить преступление.
– Мятежники! – вскричала Амаласвинта, величественно поднимаясь с трона. – Перед тобою твоя королева!
Тулун усмехнулся:
– Об этом, Амаласвинта, лучше молчи. Видишь ли, король Теодорих назначил тебя опекуншей твоего сына, – это было против права, но мы, готы, не противоречили ему. Он пожелал сделать этого мальчика своим наследником, – это не было разумно. Но мы и народ готов, мы уважаем кровь Амалунгов и признали это желание короля, который был некогда мудр. Но никогда не желал Теодорих, и никогда не согласились бы и мы, чтобы после того мальчика нами управляла женщина, чтобы прялка властвовала над мечом.
– Так вы отказываетесь признать меня своей королевой? – спросила Амаласвинта.
– Нет, не отказываемся, – ответил Тулун, – пока еще не отказываемся. Я сказал это только потому, что ты ссылаешься на свое право. А между тем ты этого права не имеешь и должна это знать. И вот, так как мы уважаем благородство твоей крови, и так как если бы в настоящее время мы лишили тебя короны, то в государстве могло бы произойти опасное разъединение, – то я предложу тебе условия, на которых ты можешь сохранить корону.
Амаласвинта страдала невыразимо, даже слезы выступили на ее глазах. Но она тотчас подавила их. С каким удовольствием предала бы она палачу эту гордую голову, осмелившуюся так говорить с нею. Но она была бессильна и должна была молча терпеть. Она только опустилась в изнеможении на трон.
– Соглашайся на все! – быстро шепнул ей Цетег. – Сегодня ночью приедет Помпоний.
– Говори, – сказал Кассиодор, – но пощади женщину, варвар.
– Э, – засмеялся Питца: – да ведь она сама не хочет, чтобы к ней относились, как к женщине: она ведь – наш король!
– Оставь, брат, – остановил его Тулун, – в ней такая же благородная кровь, как и в нас.
