То, что он увидел, заставило вскрикнуть и его: Прасковья склонилась над Татьяной, лежащей на диване в неестественной, скрюченной позе. Ее руки, раскинутые в разные стороны, были бледны, как и лицо, выражавшее муку — именно муку. Павел Ильич щупал ее пульс.
— Господи, да что же это делается-то? — причитала Проша. — Жива?
— Открыть окно, быстро открыть окно! — прокричал Павел Ильич. — Беги за Александром Матвеичем, скажи, что я очень прошу его прибыть как можно скорее. Андрей! Андрей!
Андрей не отзывался. «Должно быть, нет его», — решил отец.
Александр Матвеевич, старый военный врач, был товарищем Павла Ильича по академии, он жил недалеко, в том же переулке, во флигеле. Момент до его прихода показался Павлу Ильичу вечностью: он растирал руки дочери, склонялся над ее грудью, силясь расслышать дыхание. Он был настолько сражен произошедшим, что вздрогнул, когда в комнату вбежал Александр Матвеевич, взъерошенный, в наспех наброшенном тулупе, с чемоданчиком в руках.
— Дышит, слава Богу, дышит, — заключил врач. — А ну, посвети! Тут так темно, что ничего не вижу.
Прасковья засуетилась и зажгла свечи в канделябре.
— Смотрите! — воскликнул Павел Ильич и показал пальцем на шею дочери. — Что это такое?
На шее были видны синие пятна с синевато-красной окантовкой. Сама Татьяна была настолько бледна, что будто жизнь сомневалась, стоит ли в ней оставаться, и вот-вот покинула бы ее, если бы не врач. Александр Матвеевич уложил Татьяну на диван ровно, осторожно придерживая голову.
— Господи, — крестилась Проша. — Не иначе как перста Диавола! Чур, меня, грешницу! Прости нас, грешных, Господи! Ваше благородие, да что это?
— Ее душили, это синяки. Дайте воды, быстро дайте воды!
— Воды! — добавил шепотом Павел Ильич. — Что, что с моей доченькой? Да скажите же вы, в конце концов!
— Удушье, обыкновенное удушье.
Проша принесла воды и небольшое полотенце. Александр Матвеевич смочил губы Татьяны водой, похлопал по щекам — почти сразу из ее груди вырвался глубокий вдох, она закашлялась.
— Лежи, не вставай, тебе надо лежать, золотце! Тебе надо как следует прийти в себя.
Таня повиновалась. Павел Ильич стоял за спиной и нервно тер лицо руками — от волнения он вдруг забыл, что он врач, неплохой врач, и сам не раз оказывал помощь в таких ситуациях. Но здесь — он, темнота, его собственная дочь, гнетущее ощущение неуверенности и собственного бессилия, сводящее на нет все знания, навыки и опыт.
— Выйдем, — кивнул Александр Матвеевич отцу Тани.
