Кайан напряженно замер.
— Откуда оно?
— Из Македонии. По почте.
Почтовая система, которую Александр позаимствовал у персидских королей и усовершенствовал, все еще действовала. Посыльные на лошадях отвозили письма в города и селения, а также к войскам от Македонии до Сирии, Египта, Персии и границ Индии. Наказание за нападение на посыльных было столь ужасным, что даже горные разбойники не отваживались помешать им.
После распада империи Александра на непокорные Два Царства пути почтовых сообщений официально не распространялись. Но многие греки и жители Бактрии уже породнились, у них появились общие друзья и интересы. Что не мог решить закон, решало золото. Оксиарт регулярно получал почту из центров западного мира.
Верховный принц передал Кайану свиток из телячьей кожи.
— Прочитай это и скажи свое мнение.
Кайан развернул свиток и принялся читать неграмотно написанное на греческом языке послание.
Ради дочери Аполлона, напоившей мою жену в пустыне, я, Tumo, сын Таноса, свидетельствую о том, что видел три ночи назад.
Солдаты Кассандра похваляются в пивных тем, что убили царицу. Весь город смотрел, как гроб с ее телом несли к могиле. Это обман. Своими собственными глазами я видел женщину со знаком прыгающего тигра, выжженным на бедре…
Кайан выругался и так сильно сжал свиток, что его палец прорвал тонкую телячью кожу. Следующие несколько слов были смазаны, и их невозможно было прочесть. Его сердце трепетало, пока он вчитывался в заключительные строки послания.
…на финикийское торговое судно под знаменами Царя Птолемея… шедшее в Александрию.
Клянусь великим Ареем. Дочь Аполлона не умерла. Она жива.
Кайан сжал свиток в кулаке.
— Он обманул нас. Этот негодяй Птолемей лгал нам!
— Ты веришь тому, что пишет этот Тито? — спросил Оксиарт.
— Он говорит правду. Такой знак есть только у одной женщины. Кроме того, если бы его поймали при написании этого письма, Кассандр бы заживо сварил его.
Оксиарт кивнул.
— Я тоже так думаю. Но зачем Птолемею спасать мою дочь и сообщать мне, что ее убили?
Скрытый огонь мерцал в глазах Кайана, а голос был хриплым от едва сдерживаемого гнева.
— Он хотел заполучить ее. Он всегда хотел то, что принадлежало его брату.
— Птолемей был его другом. Нашим другом.
— Уже нет! — Кайан с трудом сдерживал ярость. — Он считает себя фараоном, — процедил он сквозь зубы, — всемогущим.
Морщинистое лицо Оксиарта смягчилось.
— Я запрещал себе верить, что она жива. Опасался, что это лишь старческое нежелание принять очевидное.
