— Скажу тебе, если не знаешь. Я после осматривал дом. И хотел бы посмотреть на тебя, когда ты вышел оттуда, думая, что остался безнаказанным.
Я заинтересовался.
— Ты тогда в полиции уже не работал?
— Ты еще думаешь об этом! Я нет! Отвечаю: это не твое дело. Кем бы я ни был, дом я видел и скажу: один человек такой бедлам не устроит. Так и криминалисты сказали. Здравый смысл то же самое подсказывает. Но мне никто не заплатит за мои умозаключения.
— За частные сделки тоже не платят. Что случилось с законом?
Он помолчал. Видимо, не решался сказать то, что было у него на уме.
— Тебе нужно кое-что понять, Бирс. Повторяться не стану, просто хочу предупредить. Хотя вряд ли это что поменяет. Ты упрям, как черт, и таким останешься. Все же выслушай. Жизнь изменилась. Сильно изменилась, как и все правила, которым ты следовал… Так что не будь дураком. Глупость — это единственное, в чем ты не был замечен.
Я потер руки. Кажется, в них возвращалась жизнь.
— Есть ли какое-нибудь свидетельство, связывающее Солеру с домом? — спросил я.
— Да какая разница? Тебе-то что?
— Там были моя жена и сын.
Стэплтон снова пихнул мне бумаги.
— Если это что-нибудь значит, Солера сказал, что в квартире у него тот нож. Этот слабоумный все годы держал его у себя в качестве трофея. На нем была ее кровь. И кровь Рики.
Я подумал о том, что он сказал. Подумал и о сне. Какая ирония, что укол снотворного, предназначенного для введения меня в транс перед казнью, высвободил воспоминания, запертые на долгие годы.
— А мою кровь ты на нем нашел?
— Нет! — гаркнул в ответ Стэплтон. — Ты прекрасно знаешь, где мы нашли твою кровь. Под ногтями Мириам. Ты ведь был когда-то полицейским. Как, думаешь, она туда попала?
— Понятия не имею, — ответил я. — И это правда.
— Правда, — пробормотал он. — Да мне это и неинтересно. Это странные времена, и забывчивость — одна из странностей. Так ты подпишешь бумаги или нет?
За разговором я их просматривал. Юридическая терминология не могла скрыть жесткости условий.
— Из этих бумаг не следует, что я невиновен, — заметил я. — Решение откладывается. Это — просто условное освобождение.
— Послушай меня, — сказал Стэплтон. — Виновен ты или нет, главное — выйдешь отсюда. И заберешь четыреста шестьдесят тысяч наличными как компенсацию за время, проведенное в тюрьме. По двадцать тысяч в год за двадцать три года.
— На службе я больше бы заработал.
Он улыбнулся.
— Если б выжил. Чтобы все это получить, подпиши бумаги и иди спокойно, держи рот на замке, не ссорься с юристами, да и с остальными тоже. И соблюдай ограничения, которые относятся к бывшим заключенным. Оружие тебе не положено, иначе — снова тюрьма. Это, кстати, обсуждению не подлежит и идет в наборе со спокойной жизнью мухи-однодневки. Соглашайся сейчас или навсегда все потеряй. Если выйду отсюда без твоего имени на документах, разговор окончен.
