Вчера утром он вошел в мою комнату и спросил, закончены ли мои приготовления; он прибавил, что для отправление в путь он ждет только меня.
— Но, мой отец, — вскричал я тоном отчаяния, — я скорее умру, чем покину Люцилу. Возьмите мою жизнь, но не требуйте от меня этой жестокой жертвы.
Едва я произнес эти слова, как он сказал мне с горечью:
— Сын, недостойный давшего ему жизнь отца, вот как ты поддерживаешь честь твоего имени? Как, когда гордость иноземной государыни посягает на свободу государства, когда честолюбцы отнимают от нас то, что нам несомненно принадлежит, и когда жестокие враги решили гибель твоей страны, ты не готовишься мстить?
Я ответил лишь молчанием. Боги, какая борьба поднялась в моем слабом сердце между требованиями любви и естества.
— Ну, Густав, решайся, повинуйся, или я лишу тебя моей любви.
Смятение души сделало меня неподвижным: я не имел силы открыть рот.
— Как, ты колеблешься между милой и отцом?
— Вы пронзаете мне сердце.
— Ну хорошо, оставайся, выродок, но бойся моего проклятия.
Услыхав эти ужасные слова, я думал, что пробуждаюсь от тягостного сна; я хранил молчание, наконец пришел в себя и ответил:
— Нет, отец, я не хочу брать на себя тяжесть вашего проклятия, и, так как к вашей участи меня привязывает честь, я решил следовать за вами. Единственной милости прошу — дать мне время приготовить Люцилу к моему отправлению.
— Понимаю, ты надеешься склонить меня, затягивая дело. Недостойный сын! Ты побежден девичьими прелестями, приманками подлой и распутной жизни — чувства, достойные твоих предков!
— Отец, простите моему горю; теперь я могу только предаваться печали; может быть, впоследствии я буду более расположен показать себя достойным их. Дайте мне минуту поплакать о Люциле: вы знаете лучше меня, как она этого заслуживает».
Произнося эти слова, я залился слезами, и рыдания заглушили мой голос. Мой отец, не желая давать мне времени облегчить скорбь грустными размышлениями, удвоил свои настояние и сказал мне суровым тоном.
— Познай свой долг! Следуй за мной! — прибавил он, схватив меня с силой за руку, — я тебе приказываю.
Меня влекла его властность: не повиноваться нельзя было. Он провел меня в свое помещение, где двое слуг уже собирали вещи.
— Посмотри, что тебе нужно взять с собою, Густав, и поторопись. Чрез три часа все должно быть готово.
Я наскоро составил список самых необходимых для меня вещей и отдал их моему слуге.
Мои вещи были уже уложены, когда я вдруг услышал на дворе смешанный шум людей и лошадей.
