Издательские усилия, предпринимавшиеся еще предшествующим поколением, растут. Количество текстов, переписанных в монастырских скрипториях в IX веке главным образом на севере Луары, — в целом внушительно, причем это касается и светских, и церковных произведений. Качество же, превосходя все то, что осталось от литературы трех предшествующих веков, было более неравномерным. Болезненно ощущается незнание греческого языка. Когда в 827 году византийский император Михаил послал своему собрату Людовику бесценный дар экземпляр большого трактата «О небесной иерархии» Дионисия Ареопагита, то аббат Гильдуин из Сен-Дени предложил перевести его усилиями своей монастырской братии, среди которой был и юный Гинкмар. Увы! Результат получился совершенно невразумительным. Иоанн Скот Эриугена, крупный ученый, через тридцать лет сделал новый перевод, получше, но тоже путаный. Да и сам оригинал, по правде говоря, весьма заумный.
4. Необходимое послушание
Эта жажда знаний, это стремление учиться в старых текстах, представляющих малейшего бумагомарателя средневековой империи гигантом мысли и стиля, получают смысл только в контексте церковной идеологии. Не довольствуясь только собственной стезей — то есть богослужением в самом прямом смысле слова, Церковь предпринимала усилия — вплоть до конца IX века и до смерти Гинкмара в 882 году по распространению своих идей и концепций в единстве литературы, культуры, западной цивилизации. Борьба с силами зла продолжалась. Славу Божию и славу Его Церкви, мир и справедливость надо было защищать, а еще лучше распространять повсюду и при любых обстоятельствах. Не нужно искать в этой деятельности всеобъемлющий и конкретно согласованный план, даже если церковные иерархи и часто созывали ассамблеи. Но отдельные усилия, во всяком случае наиболее плодотворные из них, имеют столь же важное значение. Кроме того, в сильной личности и неутомимой деятельности Гинкмара, архиепископа Реймсского в 845–882 годах, бегло прочитываются главные особенности всех этих начинаний.
Деятельность эта была далека от завершения. Огромные препятствия чинила ей неумолимая сила вещей. Положение Церкви, состояние общества, полномочия власти, в частности королевской, были в 880–890 годах вовсе не такими, какими мечтали их видеть духовные лица, ради чего они и трудились; но все получалось скорее наоборот. Вместе с тем, хотя и весьма хаотично, сложился корпус теорий, определились ориентиры, постепенно вырисовывались новые взаимоотношения между светским и церковным миром, которые в дальнейшем принесут свои плоды.
