Дорога шла через Монтерози, где путешественники опять выехали на Виа-Кассия, с которой свернули, чтобы переночевать в Сутрии. Тут кончились лесистые Сабинские горы, местность стала плоской, пустынной.
Лукреция оживленно разговаривала об истории этих мест, о красотах природы, но в речах ее не было такой веселой непринужденности, как накануне, и Козимо тоже отвечал иногда, точно пробуждаясь ото сна. Они проехали мимо кратера, в котором расположилось, как в гнезде, местечко Бацеано с приветливыми домиками и садами.
– Как счастливы, должны быть там люди, – сказала Лукреция. – Прежде подземные силы тут разрушали жизнь, а теперь люди находят защиту от стихий, бушующих на горной высоте. Кажется даже заманчивым спуститься в этот мирный уголок.
– Нет, меня не тянет вниз, – поспешно ответил Козимо. – Там тоже, конечно, царят страсти, людская зависть и злоба, но они отравляют душу, приковывая ее к земле, а на высоте она борется и стремится к простору… Поедемте, я покажу вам теперь гордую высоту.
Он пришпорил лошадь и поскакал вперед, на близлежащий холм, а за ним – Лукреция, не обращая внимания на жалобные крики Пикколо, лошадь которого не могла поспеть за ними.
С холма, за обширной равниной, похожей на зеленевшее море, за Монте-Марио, был хорошо виден сияющий купол собора святого Петра, освещенный полуденным солнцем, и открывались живописные окрестности Вечного города. Внизу серебристой лентой извивался Тибр.
– Вот мир, где заблуждения, даже преступления, будут велики и возвышенны, и где я буду искать и труд, и счастье.
– Вы правы! – с сияющими глазами сказала Лукреция, потом протянула руку над равниной и громко, торжественно произнесла: – «Великое солнце, приносящее день на блестящих волнах и снова скрывающее его, всегда возрождающееся, всегда другое и вечно одинаковое, – ты не увидишь ничего величественнее Рима».
– Я поражен, благородная Лукреция, – воскликнул Козимо, с восторгом глядя на ее прелестное лицо, – я не думал, что вы так твердо знаете великого Горация Флакка. Если смотреть отсюда на Вечный город, то можно думать, что великий поэт только здесь и мог написать эти чудные строки.
– Вы удивляетесь моим знаниям? – спросила Лукреция. – Я могла бы даже обидеться. Думаю, флорентийские дамы тоже читают поэтов древности. Как же мне, римлянке, не знать и не понимать величайшего поэта римского величия? Но я вам прощаю за то, что вы так чтите мой родной город, и желаю вам в нем найти высшее счастье.
