Ничего не может быть вкуснее сочного, холодного арбуза с куском только что испеченного, еще тепловатого ржаного хлеба.
Арбузы и дыни на многих подводах привозились из бабушкиных деревень и в большом погребе их были навалены целые кучи. «Люди» бесконтрольно могли их потреблять; их ели и в полдник, и в обед, и в ужин. К «господскому» столу подавались только отборные «туманы», или «астраханцы», хранившиеся в малом погребе, ключ от которого был «при буфете».
Когда Иван нес оттуда пару арбузов и дыню и, притом, бывал в духе, он умудрялся ловко ими жонглировать на ходу, подбрасывая их поочередно в воздух.
Делал он это, когда во дворе никого из «господ» не было. Меня он в «господах» не числил и знал, что я не доносчик.
И действительно, я как-то инстинктивно берег ревниво тайны моего общения с этим новым для меня миром, куда проникал как бы украдкой и никому не болтал о том, что видел и слышал там.
А между тем, там у меня были свои симпатии и антипатии. Всех больше я любил нашего кучера Николая и не любил бабушкиного Марко. Сказать правду, последнего я даже немного побаивался и, кажется, ни за что не остался бы с ним наедине.
Марко был рослый, как-то «косо» весь откинутый назад и рябоватый с лица мужик. Он был неряшлив и бродил по черному двору, где при конюшне у него была своя коморка, «в чем попало», иногда даже босой, и только когда надо было «подавать» экипаж, одевался по-кучерски, но и то довольно небрежно: пояс редко «убористо» стягивал его армяк, а шляпа сплошь и рядом выглядела запыленной. Ему никто не помогал одеваться.
Наш Николай всегда был одет, как принято было в то время одеваться кучерам: в цветной ситцевой иди красной кумачовой рубахе, подхваченной поверх широких плисовых шаровар тесмянным поясом и в высоких «с гармониками» сапогах. Когда похолоднее — в синей драповой поддевке, а летом в легкой суконной, а по праздникам — в черной плисовой безрукавке.
Он был небольшого роста, но аккуратно и «убористо» всегда выглядел. Лицо у него было скорее красивое, с темно-каштановой, козлиного фасона, бородкой, а пышные, вьющиеся кудрями волосы, с пробором посредине, были подрезаны на шее «в скобку».
Когда надо было запрягать, чтобы «подать господам», практиковался раз навсегда налаженный ритуал.
Его жена Марина, также, как и сам Николай, любившая лошадей и часто бывавшая в конюшне, была ему в этом деле незаменимой помощницей. И ключ от решетчатой двери внутри конюшни, отделявшей владения Марко от владений Николая, всегда висел у нее под фартуком.
