Следствие не закончено | страница 11



— А какая разница.

Нехорошо ответил: ведь не раз испытывал на себе крутой и властный нрав отца. Да и подлинно отцовскую заботу о нем — «единственном продолжателе потомственной и почетной фамилии волгарей Громовых» — ощущал много раз.

— Ты… пьян? — спросил отец.

— Не пьян, но… выпил, — ответил сын.

Больше Иван Алексеевич ничего не сказал. Резко отвернулся от Михаила и, как-то неподходяще твердо отстукивая шаги, прошел в свою рабочую комнату.

Лучше бы изругал!

Но и это было бы, как говорится, полбеды, если бы…

И как мог Михаил допустить такую поистине роковую оплошность — оставить на столике в передней… Правда, выпил он в этот вечер порядочно. Потом… «Вот тебе… бессовестный». Да и разговор с отцом расстроил не на шутку.

Как говорится, одно к одному!..


— …Откуда у тебя взялась эта… зараза? — спросил Иван Алексеевич в ответ на обычное «Доброе утро, папа!».

— Какая зараза? — удивился было Михаил, но тут же понял бесцельность своего вопроса: на обеденном столе рядом с его прибором, злорадно, как показалось Михаилу, поблескивая глянцево-цветастой суперобложкой, лежала книга, которую дал ему «только до завтра» и со строжайшим предупреждением Феофан Ястребецкий.

— А-а… — напряженно обдумывая ответ, протянул Михаил. — Это я взял… Интересно все-таки.

— У кого взял? — по-нехорошему спокойно спросил Иван Алексеевич.

Напряженную паузу несколько разрядила появившаяся в дверях Алевтина Григорьевна.

— Мишунчик, может быть, тебе сжарить яичницу?

— Да, да, мамочка, я сейчас… — поспешно отозвался «Мишунчик», даже не расслышавший вопроса.

— Кто тебе дал эту книгу? — вновь и требовательнее повторил вопрос Иван Алексеевич.

Михаил ответил не сразу. Да и не ответил, в сущности:

— Этого я вам сказать не могу.

— Ах вот как! Отлично… Ну если ты не хочешь сказать мне — твоему отцу! — придется тебе держать ответ перед… товарищами.

Доселе уводивший взгляд в сторону, Михаил впервые взглянул в словно очугуневшее лицо Ивана Алексеевича и увидел в глазах отца… Никогда отец так не смотрел на него!

— Значит, вы…

Михаил не договорил.

— Нет! Не я, а ты — комсомолец Михаил Громов — пойдешь в свою организацию и там расскажешь… все!

И вот тут Михаилом неожиданно овладел приступ того чувства, которое наиболее точно определяет сочетание таких, казалось бы, разнородных слов, как «решительность» и «отчаяние».

— Хорошо, — произнес он таким тоном, что даже у обычно непреклонного в своих решениях генерал-лейтенанта Громова на минуту возникло сомнение: хорошо ли? И не чересчур ли он… да, пожалуй, жесток? Ведь этот парень, стоящий перед ним с упрямо вскинутой головой и отчужденным взглядом по-ястребиному прицельных глаз, — его сын. Сын!