— Уже есть рекомендации?
— Предварительные. Но уже теперь ясно, что работа предстоит минимальная, а результаты ожидаются просто фантастические. «Плоский мир», как ты его называешь, — это готовый плацдарм для проникновения в новый источник. Почти готовый — по крайней мере, в Восточных Пределах.
— А моральная переориентация?
— К чему? Ведь ты был там. Ты всё видел своими глазами. И более того: всё, что ты видел, ты подробно и глубоко изложил в отчёте. Прочти свой отчёт без той самой слюнявой главы, и ты убедишься, что нам не придётся привносить ничего нового. Они сами всё изобрели, не догадываясь, зачем. И любое их изобретение можно использовать: ислам, коммунизм, расовые теории… Всё, что объединяет одних аборигенов против других. Всё, что взывает к жертвенности и бездумному подчинению. Всё, вплоть до армейских уставов и воровских законов.
— Да, — сказал Илья, поднимаясь. — Я действительно устал, Хам. Это тупиковая реальность. Извини за неурочный визит.
— Я всегда рад тебя видеть, — возразил Хам.
Но он сказал ещё не всё, что хотел сказать, и не отпускал Илью. В числе прочих своих достоинств Хам славился деликатностью, поэтому Илья догадывался, что именно ещё не сказано. И опустил глаза, чтобы помочь Хаму.
— Тебя сбило с толку то, что у них есть любовь, — осторожно проговорил Хам.
— Меня сбило с толку то, что у них есть неразделённая любовь, — уточнил Илья. — Что, оказавшись неразделённой, она всё-таки продолжает быть.
— Но становится в чём-то сродни исламу, — с облегчением закончил Хам. — Взывает к жертвенности и до бездумия подчиняет.
— Этого я не заметил.
— Ещё бы! Это заметно только со стороны.
При такой постановке вопроса спорить было бессмысленно.
— Анашу он зарубил сразу, как только ты захрипел, — рассказывал знаток астрономии. — Двумя пальцами зарубил. А вот до главаря не успел добраться. Может, без очков плохо видел, а может, я помешал. Автоматная очередь в упор — это, я тебе скажу… Словом, стошнило меня, да так, что еще неизвестно, от кого было больше вони — от меня или от Антоши…
Они сидели в пыльном скверике армейского госпиталя. На круглых плечах молодого человека (звали его, кстати, Лев, а фамилия была и вовсе неподходящей — Тихоня) топорщился крахмальными складками белый халат, ставший от частых стирок и южного солнца жёлтым. Илья был в застиранной и тоже жёлтой гимнастёрке образца сорок пятого, в таких же галифе без тесёмочек на манжетах и в шлёпанцах.
Излюбленной позе Льва не хватало завершённости: только левую руку он держал между колен. Правая же, кисть которой была забинтована до самых кончиков пальцев, висела на перевязи.
