— А я нет, — нетерпеливо сказал Илья. — Приготовь бинты!
Цирюльник покивал, невозмутимо доправил бритву, положил её на дубовый резной подзеркальник и лишь после этого неспешно направился к шкафчику возле окна, где у него было всё необходимое для перевязки.
Когда он наконец отвернулся, Илья выдернул затвор, опустил его в правый карман камзола и приставил винтовку к стене. Потом ухватил левой рукой бритву, а правую положил на подлокотник ладонью вверх, изо всех сил выпрямив пальцы. Примерился и — быстро, чтобы не передумать, — дважды с оттяжкой полоснул бритвой по мякоти средних фаланг. От себя и к себе.
Прежде, чем хлынула кровь, он успел заметить, что порез на мизинце получился выше, чем следует. Превозмогая дурноту, Илья аккуратным взмахом срезал остаток буквы. Тряхнул рукой, сбрасывая на пол кусочки татуированного мяса и длинные капли крови, сжал пальцы в кулак и откинулся в кресле.
Боли не было: бритва оказалась очень острой. Справная бритва, как и всё в этом городе. Больно будет потом, когда начнёт заживать…
До вечера Илья отсиделся (отлежался) на крыше магистратуры, под самым флагштоком, глухо постанывая и нянча забинтованную кисть. Никто его не искал ни сразу после полудня, ни потом, но до наступления темноты он не рисковал спуститься.
Процедура выбора началась ровно в полдень, без малейшей задержки. Илья наблюдал её, чуть высунув голову из-за парапета.
Ничего не понимающий горожанин (не понимающий даже, что он изображает Илью) был возведён на помост, равнодушно выслушал ритуальные вопросы Дракона, покивал и поулыбался знакомым в толпе и, когда его подвели к столу, заинтересовался гарротой. Двое конников тотчас ухватили беднягу за плечи, а преподобный быстро сунул ему что-то под нос (надо полагать, усыпил), после чего, накинув на шею стальную петлю, деловито и без всякой торжественности скрутил ему голову. Третий конник, стоявший рядом, подхватил её, не дав упасть на помост, и сунул в мешок. Потом туда же сунули гарроту и обезглавленное тело, завязали и швырнули в фургон. Всё это заняло не больше двадцати минут.
Сразу после завершения процедуры послушники ордена стали разбирать помост и подъёмник, загружая брусья и доски в ещё один фургон. К двум часам пополудни оба фургона, влекомые двумя дюжинами запряжённых цугом волов, медленно двинулись по главной улице прочь из города. Зеваки, ещё немного позевав и потоптавшись возле кровавой лужи в центре площади, разошлись по домам — отсыпаться.
