— Ешь, Коматас, ешь и молчи, не то тебя утащит красная лошадь.
Потом с оболом в руке она побежала к рыбному торговцу, который выставлял из-за корзины, обвитой морскими водорослями, свое морщинистое лицо и обнаженную грудь цвета шафрана.
В это время голубка, летавшая над маленьким Коматасом, запуталась своими лапками в волосах ребенка. Плача и призывая на помощь сестру, он закричал голосом, прерываемым рыданиями:
— Иоэсса, Иоэсса!..
Но Иоэсса не слышала его. В корзинках старика, между рыбами и раковинами, она отыскивала, чем бы скрасить сухость своего хлеба. Она не взяла ни морского дрозда, ни смариды, мясо которых нежно на вкус, но стоит много денег. Она унесла в подоле своего задранного платья три пригоршни морских ежей и морских игол.
А маленький Коматас, глотая слезы широко раскрытым ртом, не переставал орать:
— Иоэсса, Иоэсса!
Птица Венеры не унесла маленького Коматаса в лучезарные небеса, по примеру орла Юпитера. Она оставила его на земле, унеся в своем полете три золотых нитки волос запутавшихся на розовых лапках.
А ребенок, со щеками, блестящими от слез и измазанными пылью, рыдал над своей опрокинутой чашкой, сжимая в своем маленьком кулачке деревянную ложку.
Анней Мела в сопровождении трех друзей поднялся по ступеням базилики. Равнодушный к шуму и движению неразличимой толпы, он просвещал Кассия о будущем обновлении вселенной.
— В день, предопределенный богами, настоящие вещи, порядок и сочетание которых поражает наши глаза, будут уничтожены. Звезды столкнутся со звездами, все вещества, из которых состоит почва, воздух и вода, мгновенно воспламенятся. И человеческие души, едва заметные обломки в крушении вселенной, вернутся в свои первоначальные элементы. Совершенно другой новый мир…
Произнося эти слова, Анней Мела запнулся ногою о человека, спавшего в тени. Это был старик, искусно накинувший на запыленное тело дырья своего плаща. Его сума, сандалии и палка валялись рядом с ним.
Брат проконсула, неизменно любезный и доброжелательный к людям наиболее скромного положения, хотел было извиниться, но лежащий человек не дал ему для этого времени:
— Смотри лучше, куда ставишь ноги, болван, — закричал он ему, — да подай милостыню философу Посохару.
— Я вижу суму и палку, — отозвался, улыбаясь, римлянин. — И не вижу еще философа.
Но когда он уже хотел бросить серебряную монету Посохару, Аполлодор удержал его руку.
— Воздержись, Анней, это не философ, это даже не человек.
— Но, — ответил Мела, — если я; даю ему деньги, то я человек, и он человек, если берет их. Потому что изо всех животных только человек способен на такие вещи. И неужели ты не видишь: За один динарий я убеждаюсь, что стою больше его. Твой учитель говорит, что дающий лучше получающего.
